— Я не знал, — в замешательстве проговорил он. — Я считал, как всем — консервированная кровь. Я бы давно написал вам. Я не знал. И приехал-то, собственно, просто посмотреть, как теперь здесь, где я чуть с жизнью не распростился… Спасибо! — Буйвол-Кот схватил обеими руками тонкую Нинину руку и стал трясти ее: — Спасибо. Вы спасли меня. Всю жизнь буду благодарен!
— Спасла вас Оля, — возразила девушка. — Это она нашла вас на заминированном шоссе.
— Как? — опять удивился Виктор. — В «истории» записано: «доставлен санитаром Бекетовым и колхозником Сергеевым». Я своими глазами читал. И собираюсь их отыскать.
— Можете, конечно, отыскать. Но они только доставили вас. А нашла Оля. На заминированном шоссе, — подчеркнула Нина, высвободив свою руку.
— Вместе с Динкой, — добавила Евдокия Павловна. — Помнишь, овчарка у нас была? Немцы ее застрелили…
…С того новогоднего вечера Буйвол-Кот зачастил в Крюково. А потом Нина стала его женой…
Хлебникова подошла к Боровицким воротам, задержалась у входа в Кремль. Неделю назад они встретились здесь с Буйволом-Котом. И он и она привели своих детей на новогодний праздник во Дворец съездов. Они проговорили все время, пока ребята веселились в зале. Не заметили даже, как утренник кончился и пора было уводить детей.
— Хорошо, что у тебя парни, Оля, — целуя на прощание ее в щеку, позавидовал Виктор. — Не то что девочки. Они, видишь, обе о медицине мечтают, а мальчишка помогал бы мне в технике.
— Еще неизвестно, — улыбнулась она. — Мои вон во врачей играют, не очень-то отец их электроникой увлек.
— Ты права, сдаюсь, — шутливо поднял он руки. — Еще неизвестно. Передай Анатолию привет. Да не тяните с ответным визитом. Теперь ваша очередь — к нам в гости…
И еще почему-то здесь, у Боровицких ворот, вспомнилось, как однажды она случайно наткнулась в своем шкафу на маленькую вышитую подушечку, в какую втыкают швейные иголки. Подушечка была пробита пулей, и кровь с нее так и не смылась. Оля тогда рассердилась на себя. Наверное, эта подушечка — очень дорогая для Виктора вещь, если он носил ее в нагрудном кармане гимнастерки даже на фронте. А она до сих пор не вспомнила о ней и не вернула. И, не дожидаясь очередного приезда Буйвола-Кота в Крюково, поехала к нему домой. В тот день Оля впервые увидела мать Виктора.
Маленькая, сухонькая старушка, увидев подушечку, кинулась целовать девушку.
— Да, да! Я вышивала. Это он, мой талисман! — радовалась она. — Спасибо, что сохранили. Это он, талисман, сберег мне моего Витю! Не было б его, может, и Оля не нашла бы тебя, — сказала она сыну. — Как знать? Материнское благословение — великая сила, сынок, никогда им не гнушайся…
«Верно, без материнской любви очень пусто на земле, — подумала сейчас Ольга Николаевна. — Пора и мне к своим ребятам возвращаться. Встреча, как видно, не состоится. Неизвестного знакомого все нет. Непонятный человек, почему не сообщил свои приметы?»
А человек этот был недалеко. Хлебникова опять почувствовала чей-то пристальный взгляд, обернулась. И увидела того же пожилого человека, который словно следил за нею весь вечер. Он улыбнулся и уверенно направился к Ольге Николаевне. Что-то очень знакомое было в его улыбке. Хлебникова, ощутив вдруг необъяснимый страх, шагнула назад.
Он перестал улыбаться, подошел и, не здороваясь, спросил:
— Не знаете, сколько лет дяде Матвею?
Она вскрикнула, отшатнулась, защищаясь от чего-то рукой.
— Не бойтесь, — быстро сказал он. — Я же предупреждал: «считаете меня погибшим».
— Дядя Матвей?! — еще не веря, испуганно выдохнула она. И в тот же миг мысленно увидела его истерзанным, окровавленным, еле передвигавшим ноги пекарем-партизаном, которого уводил на расстрел Вальтер. И, заново пережив те страшные минуты, заплакала, бросилась к нему на грудь.
— Ну, ну! — погладил он ее плечо. — Ничего особенного. Разве во врачебном практике не бывает случаев воскрешения из мертвых?
— Дядя Матвей… — успокаиваясь, проговорила Хлебникова. — Отчества вашего не знаю…
— Егорович. Между прочим, как вы сейчас убедились, я тогда не умер. — Он засмеялся и, видя, что она пока не в состоянии говорить, продолжал: — Не буду вас интриговать, раскроюсь сразу. Тот немец не расстрелял меня.
