…Рано утром Оля проснулась от того, что ее трясли за плечо.
— Ты слышишь, — испуганно шептала мать, — кого-то задержали. На рассвете привели. Должно быть, шел рано.
Оля встала, на цыпочках пошла к двери.
— Куда? Не ходи, доченька. Не ходи!
— Я из кухни посмотрю, мамочка. Я очень осторожно. — И Оля тихонько вышла.
Спрятавшись за узенькой фанерной перегородкой, девочка старалась увидеть и понять, что происходит в столовой. На полу лицом вниз лежал мужчина в измятом коричневом пальто. Шапки на его голове не было, и светло-русые волосы рассыпались по грязным половицам.
На лавке и на табуретках молча сидели пехотинцы в зеленых шинелях. На одном из них Оля увидела меховую шапку (очень знакомая шапка!), снятую, наверное, с задержанного. Но вот один из гитлеровцев встал, бросил горящую сигарету пленному на руку (тот даже не пошевелился), подошел поближе и подошвой брезентового сапога повернул его голову.
— Партизан! — прошипел он.
Оля замерла, дыхание у нее прервалось — она узнала дядю Матвея.
Но как он был избит! Под головой — лужа крови, лицо в ссадинах и синяках. Как же он попался? Дядя Матвей, дядя Матвей…
Оля всхлипнула. Первым заметил ее немец, на котором была шапка дяди Матвея.
— Комм! Шнель! Идить здесь! — скомандовал он. Оля вытерла слезы, подошла.
Он сунул ей документы и приказал объяснить, кто этот человек.
Руки девочки дрожали. Она стояла теперь рядом с пленным, хорошо видела его лицо, голову, безвольные раскинутые руки; слышала хриплое, простуженное дыхание. «Это кашель, наверное, его выдал», — подумала она и тихо проговорила:
— Рабочий. Простой рабочий из пекарни.
— Вас, вас? — спросил немец.
— Рабочий из пекарни! — громко повторила девочка. Немцы не понимали. Оля мучительно вспоминала немецкое слово «пекарня», но так и не вспомнила.
— Арбейтер. Махт дас брот[4], — лепетала она, растерявшись и дрожа.
Гитлеровцы быстро затараторили.
— Все рабочие — партизаны! — поняла Оля одну фразу.
И немцы, как по сигналу, бросились к пленному и снова начали его бить. В этот момент дверь с террасы открылась, и вошел еще один гитлеровец, с узкой полосочкой на погонах.
— Вас ист лос[5], Ганс? — спросил он того самого, на ком была шапка дяди Матвея.
— Он не партизан! — закричала Оля и с поднятыми руками бросилась к этому, с лычками. — Он пекарь!
Чьи-то жестокие пальцы больно стиснули ее плечо и отбросили в сторону. Она ударилась локтем о стену и поневоле села на лавку.
— Генуг![6] — скомандовал немец с полоской на погонах.
Все отступили от пекаря. Дядя Матвей за все время ни разу не охнул, только дыхание его стало частым, прерывистым и еще более хриплым.
— Ду, комм мит![7] — продолжал гитлеровец и наклонился к лежащему.
Двое подняли пленного и поволокли его к двери. Дядя Матвей сначала с трудом передвигал ноги. Потом вдруг выпрямился во весь свой высокий рост и посмотрел на Олю. Глаз его почти не было видно — все лицо в синяках. И все-таки она догадалась, что он узнал ее.
Девочка рванулась к нему. Но командир толкнул ее, и она снова упала на лавку. Тем временем гитлеровец вытащил из большой желтой кобуры пистолет, взял за локоть дядю Матвея и что-то приказал своим.
Оле стало ясно, что командир хочет расстрелять дядю Матвея собственноручно…
В окно девочка видела, как палач и жертва вышли из дома и пошли по дороге. Воспользовавшись тем, что на нее никто не обращал внимания, девочка выскользнула из столовой, пробежала в комнату и, бросившись на постель, уткнулась в подушку, чтобы заглушить рыдания.
Евдокия Павловна, ни о чем не спрашивая, гладила ее по вздрагивающим плечам, по голове. Оля бессвязно бормотала никому не понятное:
— Он простой пекарь, мама! Я им отомщу, топором убью их командира… Я его навсегда запомнила…
Весь день обитатели лесного дома просидели молча, без еды в своей маленькой комнате. Когда начало смеркаться, Оля услышала ненавистный голос командира. Он о чем-то спокойно рассказывал, а его подчиненные громко смеялись. «Смеется над смертью дяди Матвея!» — подумала Оля и, накинув телогрейку, пошла из комнаты.
— Куда ты? — встревожилась мать.
— Подою козу. Хоть молока выпьем, — отводя глаза в сторону, ответила дочь. Она помнила, что топор лежит в сарае.
