Потом Умако столь же сердито обратился к ласточке:
– Ну, ты, воробей двухвостый, сколько можно дрыхнуть? Просыпайся и открывай свою здоровенную пасть.
– Тю? – донесся из гнезда вопрос удивленной птицы, столкнувшейся нос к носу с громадным двуногим чудовищем и тут же зажмурившейся от страха.
– Тю-тю…
– Пой, не так уж и сложно, какую-нибудь простенькую песенку. Ля-ля-ля… Давай!
– Тю! Тю-тю-тю! Тю-тю! – послушно защебетала ласточка.
– Вот так, хорошо, продолжай. Даже птицы меня слушаются, все верно. А я тебя сейчас… Аи!
Умако потянулся за ласточкой, корзина накренилась, одна из веревок лопнула. Умако шлепнулся оземь, вокруг бестолково засуетились слуги и советники.
– О небеса, наш господин!
– Великий министр, великий министр!
– Ах ты, тварь поганая! – заскрипел Умако, силясь подняться. – Кровь и кости! Корова долбаная, задница рваная, дерьмо обезьянье! Гром и молния!
– Господин, не двигайтесь, вы ранены.
– Господин, вы поймали ласточкину песенку?
– Сучье вымя! Эта крылатая блоха наложила мне в руку! Мне, могучему Умако, нагадили в ладонь!
– Господин, успокойтесь, не дергайтесь, вам станет хуже.
– Да я еще сто лет прожи… А-а-а-а!
– Тише, господин, тише. Позвоночный столб не прочнее вишневой ветви.
– Х-х-х-х, как больно!… Скорее целителей сюда… Ч-черт! Что я сломал? Кровь есть?
– Уже послали, господин.
Умако погрузили на носилки и перенесли в комнаты врачей. Они, однако, выглядели озабоченными и качали головами.
– У него все внутри перебито. Ничего здесь не сделаешь.
Прибежали буддийские монахи и залопотали свои сутры – похоронные, кстати сказать. Слух о фатальном происшествии разнесся по дворцу, все, начиная от последнего служителя и кончая императрицей, кинулись к умирающему вельможе.
– Пшли прочь со своими дурацкими молитвами! – шипел Умако на священнослужителей. – Я Умако, могучий вождь страны. Я друг императора Китая. Я командую армиями… Не могу же я умереть… из-за какой-то… паршивой… ласточки… Смешно…
Умако, выхаркав ведро крови, перешел на шепот. Бормотал о том, как ему холодно, как все в голове идет кругом, что-то о принцессе… «Моя принцесса… все кружится, кружится… голова идет кругом… знаете, даже приятно…»
Кагуя, которая не очень интересовалась слухами, сидела в своей комнате и грызла сладкие орехи. Когда Умако испустил дух, она как раз перешла к пирожным из бобового теста, подставив голову под гребешок в руках одной из служанок.
Все должности великого министра перешли к Эмиси, сыну почившего. Он организовал грандиозные похороны, для подтверждения своего авторитета приказал обезглавить лекарей, допустивших кончину главы дома Сога. Головы казненных выставили вялиться на солнце и гнить под дождем, а новый министр заспешил к принцессе Кагуя. Он собирался устроить этой дряни хорошенькую взбучку, но как только ее увидел, сразу забыл о своих намерениях.
– Принцесса… Вы неподражаемы, вы великолепны… Но вы не милосердны. По вашей вине погиб мой отец.
– Как! По моей вине? Вы собираетесь меня побить?
– Что вы, как можно, вы так прекрасны, коснуться вас было бы преступлением. Но история с песнью ласточки…
– Какая история? Какой ласточки?
– Э-э, не притворяйтесь, вы прекрасно знаете. Вы потребовали у моего отца песню ласточки, и он…
– Песню ласточки! Да зачем она мне? Мой голос прекраснее пения любых птиц. Вот еще глупости. Оставьте меня в покое!
За Умако вскоре последовала и императрица. Через месяц после кончины великого министра советники заметили, что монархиня передвигается с большим трудом. Что еще хуже, они заметили также проявления старческого слабоумия.
– Соловей и азалии… О чем вы?
– Ваше величество, письмо императора Тан.
– А, да, конечно… Ох, как устала… Пойду-ка вздремну, с вашего позволения…
Под одеялами она проводила по пятнадцать часов. Если к ней заявлялся по срочному вопросу какой-либо министр, она отсылала его прочь и строго приказывала приходить в отведенные часы.
– Уж за полдень перевалило, – ворчал министр. – Когда, по ее мнению, наступают «отведенные часы»?
Все чаще вспоминала она принца Умаядо, звала его и искала в своих покоях.
– Принц! Где ты, шалунишка? Где же он прячется от мамочки, обожаемый мой негодник…
