Карли подождала, пока ее не пригласят сесть — по старой привычке, ведь сесть ее приглашали всю жизнь.
— Леди, — сказала она, — и джентльмены.
— Карли!
— Нам нужно поговорить.
— Неужели?
— Вас разве не беспокоит Эди? Вы с ней общаетесь больше. Скажите на милость, что происходит?
— О чем ты?
— О ее здоровье! Лишнем весе! Вы — ее лучшие друзья. Как она докатилась до такого? А главное, что с этим делать?
Сказать ей правду? То, как ест Эди, нас ужасало, и мы перестали с ней обедать. С ее упрямством и нравом никто не сладит, а ведь у нас тоже полно проблем. У той рак, у другого кардиостимулятор, не говоря уже о мелочах: повышенном холестерине, давлении, дефиците железа и кальция, позвоночнике, коленях, камнях в желчнике, гормональной терапии и так далее. Нам и самим пришло время бороться за жизнь.
Мы хотели сказать: поговори с ее мужем, но промолчали.
— Поговори с Рашелью, — сказали мы. — Или с Бенни. За Эди следить не нам.
Мы допили вино. Что эта Карли о себе думает? Мы последний раз подняли взгляды и увидели ее разгневанные глаза.
— Конечно, — сказали мы, — это все очень печально.
Начали зажигать свечи, родственники и гости потянулись к возвышению, однако нам уже было не до того. Подали десерт: эклеры и пирожные со взбитыми сливками, вдалеке забулькал шоколадный фонтан. Мы наелись до отвала, но не попробовать шедевры хилтонского кондитера было бы невежливо. К тому же шоколадные фонтаны — удовольствие дорогое. Мы ели и ели, не поднимая головы.
К нам подошла Рашель в красном шелковом платье с лифом в виде сердца и с обнаженными плечами. В ушах, на запястье, на шее сверкали бриллианты. «Неплохо, — подумали мы, — но взгляни на Карли». Рашель улыбнулась. Никто не мог сказать о ней ничего плохого. Общительная, красивая, стройная. О такой невестке можно только мечтать.
— Мазаль тов, мазаль тов, — сказали мы.
— Незабываемый вечер, — заметила она. — Вам понравился танец?
— Дети были просто великолепны. А ты как?
Она вдруг сникла.
— Ужасная суматоха, вы понимаете. В последний момент пришлось менять гостей местами. Я до полуночи переделывала карточки.
— Да, обстоятельства быстро меняются, и глазом не успеешь моргнуть.
— Я старалась, чтобы всем было удобно. Вам ведь понравилось тут?
— Прекрасное место, и вечер чудесный. Какая честь, что мы приглашены.
Рашель озадаченно посмотрела на столик.
— Здесь были туфли. Вы их видели, когда сели?
Мы упорно ей улыбались. Мы допили вино и пиво, но все никак не могли ответить.
— Так, значит, их не было?
— Нам, пожалуй, пора, — сказали мы, и мужья помогли женам встать.
— Сейчас будут танцы, — сказала Рашель. — Оставайтесь.
И мы ненадолго задержались — потоптались на месте, обняв партнера. Мы вспотели, мы были пьяны и клевали носом. Мы похлопали, когда кончилась музыка, и бесстыдно ретировались, наверное, обидев хозяев. Но если бы мы не сказали всем до свидания, никто бы и не заметил, как мы ушли. Никто не спросил бы: «А где же Коны, Гродштейны, Вейнманы, Франкены?» А если бы и заметил, то просто: «Должно быть, поехали домой».
Мы стояли перед «Хилтоном» и ждали, пока подадут машины. Держали за руки своих мужей и жен. Смотрели прямо перед собой, притворяясь, будто не видим Эди и Ричарда, которые выскользнули на улицу и начали орать друг на друга. Мы не слышали, что они кричат. Не слышали, как Эди сказала: «Не надо просить прощения, ты никогда его не получишь. Много чести! Я не прощу ни единой обиды». Если мы это и слышали, то постарались скорее забыть.
Мы ехали в тишине, если не считать отрыжки, вздохов и слез. Думали о жизни, прожитой вместе, о взлетах, падениях и новых победах, а потом, уже дома, обнимали своих мужей или жен и занимались с ними любовью. Нас утешало, что чувства еще не остыли, что мы не одни и ночью нам есть к кому прижаться, что в наших телах еще теплится кровь, что мы — не Ричард и Эди, мы живы.
