не
из
нашего
эшелона.
Дело
в
тесноте.
Время,
когда
бог
был
единственным,
прошло,
теперь
он
–
один
из
ста
двадцати
миллиардов,
и
это
если
он
прописан
в
Европе.
Есть
же
еще
Америка,
Индокитай,
Япония
с
колониями,
Африка,
наконец
–
всего
под
триллион
населения.
Людям
просто
негде
жить,
негде
размещать
заводы
и
агрофабрики,
офисы
и
арены,
купальни
и
имитаторы
природных
зон.
Нас
стало
слишком
много,
и
мы
попросили
его
подвинуться,
только
и
всего.
Нам
небо
нужней.
Цитадель
Европа
похожа
на
фантастический
ливневый
лес:
башни
словно
стволы
деревьев,
каждое
больше
километра
в
обхвате
и
по
несколько
километров
в
высоту,
транспортные
рукава
и
переходы
перекинуты
между
ними
как
лианы.
Башни
вздымаются
над
долиной
Рейна
и
над
долинами
Луары,
они
выросли
в
Каталонии
и
в
Силезии.
То,
что
прежде
было
Барселоной,
Марселем,
Гамбургом,
Краковом,
Миланом
–
сейчас
единая
страна,
единый
город,
закрытый
мир.
Сбылась
вековая
мечта,
и
Европа
по-‐настоящему
едина
–
ее
всю
можно
проскочить
через
транспортные
рукава
и
туннели,
подвешенные
на
стоэтажной
высоте
–
не
достающие
башням
и
до
середины.
Непосвященному
этот
великий
лес
может
показаться
суровым
и
сумеречным:
редкие
здания
имеют
окна,
трубы
коммуникаций
вынесены
наружу
и
оплетают
стволы
башен
снаружи
как
вьюнки-‐паразиты.
Сокровенное
–
внутри.
Вырастая
на
месте
старой
Европы,
современная
почти
не
разрушала
ее:
средневековые
соборы,
старинные
дворцы,
парижские
улочки
с
их
арт-‐нуво,
стеклянный
купол
берлинского
Бундестага
–
все
оказалось
забрано
внутрь
возводимых
гигантов,
стало
частью
интерьеров
нижних
ярусов;
кое-‐что
пришлось
снести
–
чтобы
установить
опоры
и
поставить
стены,
но
без
перепланировки
нового
мира
не
построить.
А
теперь
над
крышами
домов
старого
города
Праги,
и
над
башенками
Рыбацкого
замка
в
Будапеште,
и
над
мадридским
королевским
дворцом
есть
еще
сотни
крыш
–
одна
над
другой;
и
сады,
и
трущобы,
и
купальни,
и
громадные
предприятия,
и
спальные
боксы,
и
штаб-‐квартиры
корпораций,
и
стадионы,
и
бойни,
и
виллы.
Эйфелева
башня,
Тауэр,
Нотр-‐Дам
–
все
они
пылятся
под
искусственными
облаками
и
поддельным
солнцем
в
подвалах
новых
башен,
новых
дворцов
и
новых
соборов,
сооружений
по-‐настоящему
великих
и
по-‐настоящему
вечных.
Потому
что
только
такие
дома
заслуживает
новый
человек.
Человек,
сумевший
взломать
собственное
тело,
исправить
смертный
приговор,
прописанный
ему
бородатым
экспериментатором
в
самом
ДНК,
перепрограммировать
себя,
превратить
из
чужой
скоропортящейся
игрушки
в
существо,
неподверженное
тлену,
вечное
–
действительно
самостоятельное
и
независимое,
совершенное.
Человек,
переставший
быть
созданием
и
ставший
создателем.
Миллионы
лет
он
мечтал
лишь
об
этом
–
победить
смерть,
избавиться
от
ее
гнета,
перестать
жить
в
вечном
страхе,
стать
свободным!
Только
разогнувшись,
только
взяв
в
руки
палку,
он
уже
думал,
как
бы
обмануть
смерть.
И
всю
свою
историю,
и
еще
до
того,
еще
когда
история
была
топким
бессознательным
