— Но добивают, — не успокаивалась Соня.
— Осторожно, Костя, — шутливо предупредил я. — Соня Ковалева — не только математик, но и почти Софья Ковалевская…
— Ну, вот еще! — передернула острыми плечиками Соня, опуская глаза.
— Если так, то уж позвольте и мне взглянуть на этот доисторический экспонат из палеонтологического музея. Тут, кроме ваших загадочных формул еще что-то начиркано.
— Не начиркано, а начерчены курьи ножки, допотопный наш Кулибин.
— Почему Кулибин? — удивился Костя.
— А как же! К. Улыбин. Получается — Кулибин. Разве не так?
Склонясь над реликвией и рассматривая ее, Костя говорил:
— Значит, сама баба-Яга свою избушку на курьих ножках чертила…
Соня звонко рассмеялась.
— Скорее баба-Яга, чем слепой человек!
— Но к слепому Эйлеру это, видимо, имеет кое-какое отношение.
— Увы, математика имеет дело с реальными величинами, а не с “мнимыми” фантазиями.
— И все-таки сдается мне, что здесь продольным изгибом пахнет.
— Не представляю его запаха, равно как и ваш логический путь мышления.
— Очень простой путь. Эйлер дал основополагающие формулы продольного изгиба. Жаль, не помню.
— Не беспокойтесь, я помню, — и Соня, схватив чистый лист бумаги, четким почерком написала формулу.
— Думаю я, что трудно связать эту формулу для продольного изгиба с каким-то черновиком рисунка, на котором записали совсем иные формулы.
— Вот именно — иные! А почему иные?
— Иначе быть не могло! Эйлер работал в стольких различных областях знания, что найденные записи могут и не относиться к какой-то одной.
— Но формулы продольного изгиба здесь нет! Есть только рисунок сооружения, которое по этой формуле нагрузки не выдержит.
— Вы так думаете?
— Пока догадываюсь. Ведь вы тоже лишь догадываетесь по поводу своих формул из теории целых чисел.
— А знаете что, К. Улыбин! Предлагаю соревнование. Кто кого? Вы будете разгадывать свою избушку на курьих ножках, а я — загадочные формулы. Идет?
— Согласен.
— Тогда по рукам!
И я разнял рукопожатие новоявленных искателей истины.
А сам, проводив их, вернулся к столу и задумался над реликвией…
* * *
Наука к истине ведет,
Но движется спиной вперед.
из сонета автора
Стареющий, но бодрый ученый проснулся, как всегда, точно в обычное время, лежа в постели под нарядным балдахином, и позвал верного слугу.
Тот уже был наготове.
Эйлер снял традиционный ночной колпак. Слуга уже приготовил ему расшитый золотом камзол и непременный парик, и не старомодный с локонами до плеч, а современный, завитый, с короткой стрижкой.
Великий ученый не заботился о своей внешности, он не мог видеть себя, даже стоя перед зеркалом. В этом деле он полностью доверял слуге, и знал наверняка, что выглядит достойно.
С той же пунктуальной педантичностью привычным путем, без помощи поводыря, он прошел сначала в столовую, украшенную гравюрами любимых видов Санкт-Петербурга, прежде он часто любовался ими. Горячий кофе и кусочки теплого хлеба были уже приготовлены. Эйлер неторопливо позавтракал. Затем, сделал знак рукой следовать за собой слуге, уже успевшему все убрать со стола, и твердой походкой направился изученным до каждого шага путем в свой рабочий кабинет.
Там подошел к довольно странному письменному столу с тяжелой, громоздкой столешницей, стоящей на удивительно тоненьких ножках, с виду грозящих прогнуться, если рискнуть облокотиться на него.
Эйлер сел в пододвинутое слугой кресло и откинулся на высокую спинку. Потом нагнулся и недоверчиво ощупал тоненькие ножки стола, неодобрительно покачал головой.
Слуга уже пристроился с другой стороны стола, придвинув к себе чернильницу, песочницу, и, заложив гусиное перо за ухо, ждал начала работы.
— Вот что, друг мой, — обратился к нему Эйлер. — Помнишь, как еще я сам записал доказательство теоремы Ферма для третьей степени? Поищи-ка его. И когда ты уберешь эти куриные ножки из русской сказки из-под моего стола и поставишь его на прежние опоры?
— Когда господину Эйлеру будет угодно.
— Мне угодно было бы, чтобы ты хоть кого-нибудь познакомил со своей выдумкой как обойти продольный изгиб.
— Это невозможно, господин Эйлер.
— Почему же невозможно?
— Нельзя допустить, чтобы люди перестали пользоваться формулами господина Эйлера, так обогатившими науку о прочности, которые я, как ваш слуга, имел честь переписывать.
