В комнате воцарилась тишина.
Я подкралась ближе к люку и напрягла слух. Я думала, что Дэнди разозлится, что он от нее отпрянул, но и не представляла, как умно она себя с ним ведет.
– Ладно, – ласково сказала она, и в ее голосе снова зазвучал смех. – Ладно, красавчик Джек. Будем играть по твоим правилам, не станем огорчать твоего папу. Не давай мне обещаний, а я не стану ничего обещать тебе.
Я услышала, как скрипнула половица, когда Дэнди встала, потом шорох ее рубашки, когда она спустила платье.
– А теперь… – сказала она, и голос ее был полон могучей женской власти. – Теперь скажи мне, и можешь сказать правду. Не любишь ли ты меня, красавчик Джек, мы ведь условились этого слова не говорить. Скажи мне, нравится ли тебе смотреть на меня в чем мать родила?
Я услышала, как Джек издал что-то вроде стона, а потом они оба упали обратно на постель. Слышал, как задохнулась моя сестра, когда он вошел в нее, а потом всхлипы и вскрики, когда они вместе стремились к наслаждению. Потом он сдавленно вскрикнул, а чуть позже Дэнди глубоко вздохнула, словно получила наконец то, чего хотела.
Я сидела, положив подбородок на руки, на лестнице, где тянуло сквозняком, и ждала, пока они закончат, чтобы попасть в свою комнату. Я не была поражена, меня не охватило косвенное желание, которое приходит, когда наблюдаешь и подслушиваешь. Я слышала и видела па с Займой с тех пор, когда была совсем малышкой, и это ничего для меня не значило, кроме того, что вскоре, когда их страсть ослабнет, они начнут ругаться еще сильнее.
Я предупреждала Дэнди, и Джек предупреждал ее, чтобы не просила его о любви. Она хотела его с того летнего дня, когда впервые увидела в красной рубашке и белых бриджах на лугу возле солсберийской ярмарки. Теперь она его окрутила и получила. Я не знала, довольно ли ей будет этого. Я каждой ноющей косточкой замерзшего тела ощущала, что добра для нас в этом не будет, что Джек горяч, как кобель, но не влюблен. Если Дэнди рассчитывала, что он воспримет эту возню как помолвку, ей предстояло пожалеть еще до окончания дела.
Я передернулась и встала. Дэнди должна была рано потерять девственность, предотвратить это было так же легко, как запретить ветру дуть. Возможно, их пыл остынет за несколько недель, и мне не о чем беспокоиться. Когда мы будем работать и переезжать под присмотром Роберта, возможностей для удовольствий у них точно будет меньше. Джек ясно сказал Дэнди, что не полюбит ее и не женится на ней, и она приняла его, зная это, чтобы утолить свою и его похоть. Я рассудила, что они уже довольно давно уединяются в нашей комнате, и прокралась к основанию лестницы. Когда я, медленно топая, взобралась наверх, они уже оделись, и Джек возился с очагом. Он кивнул мне, угрюмой, и отправился помыться перед ужином.
Дэнди бросила на меня косой взгляд.
– Я его получила, – сказала она.
– Я знаю, – ответила я. – Я была на лестнице.
Она кивнула. Мы не жили в домах и не переживали, что нас услышат.
– Тебе этого хватит? – спросила я. – Развлечься, как ты сказала, да и все?
Она потянула шнурок, которым были стянуты ее волосы, и на лицо ей упала черная волна.
– Конечно, – ответила она из-под волос, села на свой тюфяк и стала расчесываться.
Я смотрела на нее в тихом отчаянии. Она возводила вокруг своих мыслей стену так явственно, словно сказала мне вслух: не лезь не в свое дело! Мы обе это умели. Дэнди могла лечь с любовником, постигать эту науку, мыться при мне – без тени смущения. Мы выросли в фургоне, где укромного места быть не может. Тогда мы завели себе такое место в голове, и она могла не пускать меня в свои планы и мысли, точно так же, как я могла не пускать ее в свои.
– Ты не сможешь с ним быть так, чтобы Роберт не узнал, когда мы отправимся в путь, – предостерегла ее я.
Дэнди откинула назад волну блестящих черных волос. Улыбнулась мне, глядя сытыми глазами. Вид у нее был такой, словно она знала, что делает, и ей это нравилось.
– Я к тому времени буду готова двигаться дальше, – ласково сказала она. – Не суетись, Меридон, ты как клуша-наседка. Я знаю, что делаю. У меня есть десять недель.
