Это были они. Они добрались сюда.
Я должна была бы ждать их раньше, будь я умнее. От Селси до Широкого Дола было всего ничего, они, должно быть, поехали вдоль побережья, или задержались ненадолго, похоронив ее. Они где-то должны были отыскать другую дурочку на трапецию.
Они продолжали, словно ничего не случилось.
На мгновение я ощутила такую огненную жгучую ярость, что у меня потемнело в глазах, я не видела даже это аляповатое объявление из-за красного тумана в голове и перед глазами.
Для них ничего не изменилось после того… что произошло.
Роберт по-прежнему работал и строил планы, Джек по-прежнему стоял на стойке ловца, улыбаясь ленивой тревожной улыбкой. Кейти, как всегда, была безвкусной и хорошенькой. Они по-прежнему ездили, по-прежнему неплохо выручали за представление. Для них ничего не изменилось.
Ее убили, меня убили. А для них вообще ничего не изменилось.
Я уронила объявление, подошла к окну и снова открыла его, чтобы вдохнуть холодный вечерний воздух и попытаться унять колотящееся сердце. Я была так зла. Если бы я могла их всех убить, я бы убила!
Я хотела их наказать.
Они ничего не чувствовали, хотя ее жизнь оборвалась, а моя стала пустой скорлупкой.
Я долго стояла на холоде, но потом пришла в себя, обернулась, подняла объявление, опять разгладила его и посмотрела, где они работают.
Они играли на окраине Мидхерста. Давали три представления, последнее – поздно, при лампах, в пустом амбаре недалеко отсюда.
Пожелай я, могла бы сегодня поехать и посмотреть на них.
Я глубоко и судорожно вздохнула.
Я могла их отпустить. Могла позволить им работать в деревне по соседству. Разрешить Ри убить кролика-другого на своем выгоне. Дать им проехать в четырех милях от меня. Они не знали, что я здесь. Мне незачем было им об этом говорить. Пусть бы ехали дорогами и тропами странников и цыган. Они больше не были мне своими. Их пути не были моими путями. Мы никогда бы не встретились. Мне незачем было с ними видеться. Они были той жизнью, которую я оставила в прошлом. Я могла бы разрезать себя пополам и сказать: «Вот старая жизнь, прежняя жизнь, с ней; теперь ее нет, все в прошлом».
Я разгладила объявление и провела пальцем по словам, читая их, снова поглядела на картинку. Было понятно, почему Уилл мне ее принес. На ней буквами с завитушками было написано: «Роберт Гауер». Я сказала ему, что работала на человека по имени Роберт, и к тому же рядом с изображением белого жеребца сообщалось: «Снег, Поразительный Арифметический Конь». Я рассказывала ему о коне по кличке Снег, который делал всякие трюки. Я знала, что он помнит все, что я ему говорила, даже разные глупые мелочи. Возможно, он думал, что эти друзья, старые друзья из другой жизни, могут помочь мне по-новому взглянуть на Хейверингов и Перри. Он знал, что потерял меня, что Широкий Дол меня потерял, что теперь мне нигде не было места. Возможно, он думал, что меня может позвать прежняя жизнь, что она поможет мне вновь обрести себя.
Он не знал, что, думая о прежней жизни, я вовсе переставала о себе заботиться, будущее сделалось мне безразлично. Ничто иное не оказало бы на меня такого действия. Потому что и они, и я все еще были живы.
А она умерла.
Я села на диван под окном и какое-то время смотрела на луну, но мне было тяжело и неспокойно. Я взглянула на часики из золоченой бронзы, стоявшие на камине – время еще оставалось. Я могла бы поехать и посмотреть представление, посмотреть, как они теперь – без нее и без меня. Могла бы поехать и спрятаться в толпе, тайно, молча на них смотреть, удовлетворяя свое любопытство. Посмотреть, каково им теперь, без нас двоих. А потом уйти с толпой и не спеша вернуться домой.
А могла поехать и явиться среди них, как мстящая фурия, с черными от неутоленного гнева глазами. Я была на своей земле, я была сквайром! Могла обвинить Джека в убийстве, призвать Ри в свидетели, и никто бы против меня не пошел. Мое слово – против его, я могла бы добиться, чтобы Джека повесили. Даже Роберт не смог бы противостоять сквайру Широкого Дола на земле Широкого Дола! Я могла бы забрать его лошадей, отослать Кейти обратно в уарминстерский работный дом, а Ри вернуть винчестерским попечителям, пусть бы Роберт возвращался в Уарминстер умирать от позора. Теперь я была землевладелицей, я могла посчитаться, как дворяне – с помощью закона и его власти. Я могла всех их сломить своим правом сквайра.
