Я могла пропасть с глаз всех, кого знала в этой новой жизни, и никто бы обо мне не пожалел. За три месяца все снова меня забудут.
Копыта Моря зазвенели – мы выехали из леса на каменистую дорогу, ведшую к деревне, и я развернула коня на восток, к своим землям. Мне смутно хотелось взглянуть на них еще раз, а потом уехать, покинуть их навсегда.
Мне не было места ни на этой земле, ни в старой жизни, без нее. Мне не было места нигде, мне некуда было идти, и я не знала, что мне делать. Я ехала, как ехала в ту ночь, без цели, и Море остановился у ручья, как в ту ночь, нагнул голову и стал пить, пока я принюхивалась к холодному туману над водой.
– Сара, – послышался голос, и я подняла взгляд.
Глаза мои были затуманены, они слезились, пока я ехала, и мне пришлось проморгаться.
Под деревьями на другом берегу ручья стоял Уилл Тайяк.
– Ты, – сказала я.
Море выставил уши, перешел через ручей к Уиллу и склонил большую голову, чтобы его погладили. Уилл ему нравился; единственный мужчина, который ему нравился.
– Сара, и в своей старой одежде, – сказал Уилл.
– Мою амазонку чинят, – ответила я. – Захотелось прокатиться пораньше.
– Не спится? – спросил Уилл.
Я кивнула, и он улыбнулся.
– Слишком мягко у Хейверингов? – спросил он.
Месяцы нашей ссоры были забыты.
– Слишком мягко, слишком просторно, слишком роскошно, – тихо сказала я. – Не мое это место.
– А где твое место? – спросил он.
Он похлопал Море по шее и подошел поближе, чтобы взглянуть мне в лицо.
– Нигде, насколько я знаю, – ответила я. – Я слишком поздно пришла к этой жизни, и мне все равно, вернусь ли я к прежней. Я никогда не научусь быть леди, как леди Клара. Наверное, теперь я не смогу счастливо вернуться и к тому, что раньше делала. Я посередине и на полпути. Не знаю, где мне нужно быть.
Он дотронулся до моей ноги. Я не дернулась – я не была против того, чтобы он ко мне прикасался.
– А здесь ты можешь быть? – очень тихо спросил он. – С нами, в деревне? Не в Холле, как сквайр, а в деревне, с простыми людьми? Жить с нами, работать с нами, обрабатывать землю и кормить людей, торговать на рынке, трудиться и строить планы?
Я взглянула ему в лицо и увидела, что его карие глаза полны любви. Он хотел, чтобы я сказала «да». Он хотел, чтобы я сказала «да», сильнее, чем когда-либо хотел чего-то еще.
Несмотря на нашу ссору, несмотря на то что я отвернулась от него, чтобы пойти в гостиную леди Клары, он хотел, чтобы я сказала «да» и отправилась с ним в деревню, как равная.
– Нет, – сказала я. – Не трать на меня попусту надежды, Уилл Тайяк. Я внутри мертвая. Я нигде не могу быть счастливой: ни в Холле, ни в деревне, ни у Хейверингов, ни в Широком Доле. Не смотри на меня так и не говори так. Ты впустую тратишь время: у меня для тебя ничего нет, и для деревни тоже.
Он опустил руку и отвернулся.
Я подумала, что он уйдет от меня в гневе, но он прошел только несколько шагов, потом повернулся к ручью, сел и стал смотреть на течение. Море возмутил со дна ил, и теперь, пока мы смотрели, ручей становился все чище, пока не очистился совсем.
– Я только что пришел из деревни Хейверингов, – сказал Уилл. – Кто-то перебрался в деревню, их приютили жители. Одна девушка хотела, чтобы я нашел кое-что, что она забыла, но там все сожгли.
Я промолчала.
– Даже камни увезли, – с удивлением сказал Уилл. – Через несколько месяцев уже и не скажешь, что там когда-то была деревня. Стерли с лица земли память о людях, которые там веками жили.
– Ты там был с телегой? – спросила я.
Уилл быстро поднял на меня глаза.
– Да, – сказал он. – Я тебя не видел.
– Я была на выгоне, ездила верхом, – сказала я.
Я внезапно вспомнила, что мы были с Перри и смеялись над женщиной, вцепившейся в столб на крыльце.
– Мне не позволили приблизиться, – сказала я.
Оправдание было никудышное.
– Там ведь гнилая горячка.
Уилл покачал головой.
– Нет, – сказал он.
Он был зол, но голос у него был тихий и мягкий, никто, кроме меня, не догадался бы.
– Была женщина, у которой начался бред и лихорадка от голода. У нее не было гнилой горячки, она умирала от лихорадки. Она кормила грудью свою малышку, иначе бы та не выжила, так что когда еды было уже не купить и не выпросить, по ней это ударило сильнее всего.
