– Сеньора! – позвали мы.
Вдова с кудахтаньем прибежала из гостиной, поспешно сняла с плиты кастрюльку с фасолью, вынула конфорку и горелку, и нашим взорам предстало жуткое зрелище – потрепанный, более чем на дюйм сгоревший фитиль. Мы слишком высоко его выкрутили, и, не имея подпитки в виде керосина, он тлел сам по себе. Залив керосин и вытянув уцелевшую часть фитиля, сеньора снова зажгла горелку и попробовала фасоль. Результат ее не удовлетворил, она выбежала из комнаты и, вернувшись, высыпала в кастрюльку пригоршню какого-то порошка, из-за чего вода в ней зашипела и от нее пошел пар. Я спросил у нее, что это было, но в ответ она лишь захихикала и сказала, что занимается готовкой намного дольше меня и знает кое-какие «маленькие хитрости».
«Волшебный порошок, – подумала я. – Или яд».
– Сода, – успокоил меня Тед.
Мы стали догадываться, что наша хозяйка привыкла к гораздо более роскошной жизни, чем та, которую ей приходилось вести в ее настоящем положении. Каждый вечер она отправлялась в город на поиски bonne[66] для уборки дома: та юная девушка, которая драила полы в день нашего приезда, больше не появлялась.
– Это из-за гостиниц, – объясняла вдова. – Они всех служанок переманивают большим жалованьем. Если у вас есть женщина для уборки, сдувайте с нее пылинки, щадите ее чувства. Предположим, она разбила у вас чудесную китайскую вазу. Что вы должны сделать? Улыбнуться и сказать: все в порядке, мадемуазель, не берите в голову.
Утром второго дня, спустившись вниз, чтобы сварить кофе, я увидела нашу хозяйку в замызганном халате, с неподведенными бровями, моющей шваброй каменный пол.
– Я к этому не привыкла, – сказала она мне. – У меня всегда были три служанки: кухарка, горничная… три служанки. Когда двери в дом открыты, я ничего не делаю – не хочу, чтобы люди видели меня за грязной работой. А при закрытых дверях, – она пожала плечами и многозначительно развела руки, – я делаю все, абсолютно все.
Как-то в молочной лавке мы попытались объяснить, куда нам каждый день приносить по два литра молока. Дома на Авениде не были пронумерованы, а посыльный никак не мог понять наш скудный испанский. В конце концов позвали говорящую по-французски соседку.
– А, так вы живете у вдовы Мангада, – улыбнулась она. – Ее здесь все знают. Она красиво одевается и ярко красится. – Женщина ухмыльнулась, словно наша хозяйка была местной знаменитостью, и с любопытством поинтересовалась: – Она вам сама готовит?
Во мне вдруг проснулась инстинктивная преданность нашей сеньоре и сочувствие ее трудным жизненным обстоятельствам.
– Конечно же нет, – воскликнула я. – Мы сами себе готовим.
Женщина кивнула и улыбнулась с довольным видом, словно кошка, наевшаяся сметаны.
Роза и Перси Б. (1961–1962 гг.)
Вышедшие на пенсию лондонцы, наши ближайшие соседи, живут на крутом скалистом склоне, спускающемся к нашей подъездной дороге, и их окна выходят на нашу высокую живую изгородь. Их дом на углу примыкает к коттеджу Уоткинсов, а тот, в свою очередь, – к маленькому белому домику горбатой Элси, который стоит уже на самой улице.
В развалюхе, которую купили наши соседи, уже два года никто не жил, все находилось в запустении, повсюду была грязь и валялись куски отвалившейся штукатурки. Лондонцы сами привели все в порядок. Купили телевизор в рассрочку (теперь уже почти ее выплатили), разбили рядом с нашим крытым соломой коттеджем маленький огород с грядкой клубники, спрятанной за густыми зарослями остролиста и кустарника, поставили плетеную изгородь и самодельный гараж у подъездной дороги. Небольшие комнаты в доме были светлыми и выглядели современно: типично английские обои – светло-бежевые, с тиснением из слабо мерцающих белых роз, создающих эффект узора кремовой пены на слабо заваренном чае; накрахмаленные белые шторы, не скрывающие обзора; маленькая, но уютная гостиная; камин с горящими углями и поленом. Фотографии трех дочерей в подвенечных платьях – из альбома той дочери, что работает моделью. В модельной школе у нее украли дорогой свитер, купленный ей матерью. У них два внука от двух дочерей. Все дочери живут в Лондоне. Когда я впервые навестила соседей, боковая комната была завалена яркими отрезами атласной материи, там же стояла и швейная машина, на которой Роза шила наматрасники вишневого и пурпурного цвета с блестящими, аляповатыми, расползающимися узорами для фирмы в Окхэмптоне. Раз в месяц Перси для порядка ездит в эту фирму. Наверху в доме ванная в розовых тонах, полы там застилает новый линолеум, повсюду оборки, зеркала и хромированные поверхности. Новая плита на кухне (тоже купленная в рассрочку), клетка с фисташками и голубыми волнистыми попугайчиками, чирикающими и посвистывающими в непосредственной близости от гостиной.
