— И когда же? — произнесла Фенелла, заставив себя задать вопрос.
— Завтра.
Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не ударить его. Хотя он никогда не скрывал, что корабли для него превыше всего, нельзя вести себя так, словно то, что между ними было, ничего не значит. Отец Бенедикт мог поднять на него руку, но любили его только Фенелла и Сильвестр, и, возможно, не будь их, он сломался бы под грузом ненависти всего города. Они никогда не требовали благодарности, но сейчас гневные слезы затмили ей взгляд. Она схватила его за волосы и принялась трясти. Потом отпустила.
— Закончила, Фенхель?
— Замолкни, Энтони. Если ты скажешь: «С тобой было мило», получишь пощечину, которую не забудешь до конца своих дней.
— Неужели ты действительно считаешь, что я способен на это?
— Сейчас мне не приходит в голову ничего, и я действительно не знаю, на что ты способен. Так что просто ничего не говори, ладно?
— Нет, — сказал Энтони, скатился с ее колен и присел рядом. — Я не умею, Фенхель.
— Что ты не умеешь?
— Извиняться. Благодарить. Никого. Ты же знаешь это. Или не знаешь?
— Да, да, да. Я все знаю, поэтому можешь убираться с моего благословения. — Она уставилась в траву. Под сенью ивы, там, где ее не выбелило солнце, травинки были нежны и зелены, словно весна еще не закончилась.
— Я люблю тебя, — сказал Энтони.
Фенелла схватилась за сердце, ей показалось, что оно сейчас остановится.
— Что это значит?
— Я никогда никого ни о чем не прошу, — гордо заявил он.
Но я хотел бы вернуться.
— В Портсмут, Энтони? — Голос ее звучал едва слышно. — В город с единственным сухим доком в Европе? Туда, где был построен корабль, который ты никогда не забудешь?
На его щеке дрогнул мускул.
— Нет, — ответил он. — К тебе. — На этот раз наклонился он. Обнял ее, крепко прижал к себе. — Не с пустыми руками, Фенелла. У нас кораблестроение все никак не сдвинется с мертвой точки, а такой человек, как я, ничего не добьется, не побывав за границей.
— Ты действительно думаешь, что будет мир и король не станет больше строить таких кораблей, как тот?
— Ты можешь спокойно называть его по имени, — произнес Энтони. — Мне не больно. Он называется «Мэри Роуз».
— Ты когда-то сказал, что второго такого корабля не построит никто в целом мире.
— Тогда я был невоспитанным семилетним ребенком.
— Теперь ты больше такого не скажешь?
По лицу юноши скользнула тень, на миг выдав его ранимость.
— Почему же, — произнес он, — в некотором роде… да.
— В некотором роде?
Он посмотрел сначала на землю, потом в лицо Фенелле.
— Тебе не хочется сказать мне, что пришло время избавиться от нее? — спросил он.
— А если бы даже я и сказала? Разве бы ты смог? — вопросом на вопрос ответила Фенелла.
Энтони покачал головой.
— От нее — никогда.
Помолчав некоторое время, он заявил:
— У нее я научился тому, что корабль способен на большее, чем просто перевозить войска с одного побережья на другое и таскать грузы, словно какой-то вьючный осел.
Фенелла кивнула, хотя была совершенно уверена в том, что у него была совсем другая причина не забывать «Мэри Роуз».
— Это первоклассная каракка, — продолжал Энтони. — Под Брестом она практически в одиночку одержала победу для короля, и, пока не подоспел «Генри Грейс э’Дью», эта спущенная на воду неповоротливая посудина, флагман сражался безупречно. Но времена меняются. Корабли, которые строятся на континенте, давно стали плацдармами морских битв. «Мэри Роуз» уже нужно не просто больше орудийных портов и более низко расположенный центр тяжести, если она хочет держаться наравне с остальными. Ее нужно в корне переделывать.
— И почему ее не переделывают?
Энтони взял в зубы травинку и прикусил ее, а затем заговорил:
— Почему? Потому что у короля другие заботы.
— Продолжение рода?
— Боюсь, что так, — сжевав травинку наполовину, Энтони присвистнул. — За десять лет у него не было ни одного живого наследника. Король, который задается вопросом, угоден ли его брак Богу, не может больше думать о флоте.
Фенелла понимала, о чем он говорит. Об этом говорила вся Англия. Единственный ребенок, которого могли продемонстрировать красавец король и его благородная испанка, был бесполезной девочкой, при пяти мертвых мальчиках. Как Фенелла.
