Меня не узнала Петровская - страница 4

Когда к нам подошла Крючок, я нарочно не толкнула Кашина, чтоб он бросил книжку, пускай ему влетит!

Но Крючок не отобрала у него книжку и ругаться не стала.

Она открыла сумку и вытащила по бутерброду с колбасой и по апельсину. Мы так рты и разинули. А потом стали есть.

Крючок начала говорить, что очень уважает нас с Кашиным и очень сожалеет, что Семён Иванович нас не так понял. Потом она сказала, что мы должны помочь ей придумать план на четверть. Но об этом мы говорили недолго. Потом как-то само собой получилось, что мы все трое стали болтать просто так. Крючок нам почему-то рассказала, что она бросила своего мужа потому, что он, когда ходил в кино или театр, ничему не верил. И книгам не верил. И людям. И не удивлялся.

Оказывается, у нее был муж! А все говорили, что она старая дева. Она и похожа на старую деву: маленькая, худая, желтолицая. Значит, она не старая дева! Значит, она и не злая совсем, а так только кажется? Потом она спросила, кем мы хотим быть. Кашин сказал, что он будет режиссером. А я сказала, что буду учительницей. В общем-то, я и не думала никогда, что буду учительницей, а просто так у меня вышло. Это первое, что пришло на ум. Тут она стала говорить, что это самый неблагодарный и тяжелый труд. А Кашин вдруг полез с ней в спор и стал ей читать Евтушенко. Ну, те стихи, где про случайных мальчиков. «При каждом деле есть случайный мальчик…» Тогда она сказала, что Евтушенко сам случайный мальчик. А Кашин ей ответил, что мнение надо не вычитывать из газет, а иметь самому.

Тогда она очень грустно сказала, что если человек отдает своему делу всю свою душу, а ему платят черной неблагодарностью…

Кашин сказал, что если люди говорят о том, что отдают всю душу, они часто не имеют души вообще.

По-моему, ей захотелось плакать. И лицо у нее сразу стало какое-то серое и мятое.

Она хотела что-то сказать, но тут вышел из кабинета Семен, и она отскочила от нас, как будто вовсе с нами не разговаривала.

Семен отпустил нас домой, и мы с Кашиным вместе шли до самого моего дома. Он почему-то пошел в мою сторону.

По дороге я ему сказала, что не думала совсем, что он такой жесткий — зачем обижать человека, если он подходит к тебе с добрыми намерениями. Ведь Крючок очень честный учитель. Она всегда нам все растолковывает, приносит на уроки всякие сосуды из древних гробниц (летом она ходит в археологические экспедиции), всегда отвечает на все наши вопросы.

Но разве Кашина убедишь! Он стал орать на всю улицу, что если она и хороший историк, то никто не дает ей права вмешиваться в нашу личную жизнь и не разрешать стричься. А я, мол, такая тютя, что сразу со всеми соглашаюсь, если меня только погладить по головке. Он сказал, что я беспринципная и баба!

Я остановилась и сказала, чтобы он повторил. Он повторил:

— Баба!

— Может быть, ты хочешь получить в глаз? — сказала я.

— Попробуй, если сумеешь! — сказал Кашин.

— И сумею. — Как размахнусь да как дам!

Он стоит, и хоть бы что! О, как я его ненавижу!

Он повернулся и пошёл по улице. А я, дура, почему-то побежала за ним следом.

— Кашин! Кашин!

Но он даже не обернулся. Очень нужно! Да не больно-то и хотелось.

Ненавижу!

Пишу в дневник ночью. Отец храпит. Бабушка тоже. А мне плохо. Почему?

Наверное, потому, что рядом нет друга. Был бы Вася! Он бы показал этому Кашину.

Ладно, ложусь спать.

Разделилась я с Кашиным. Он больше на мою половину не лезет. И черт с ним! На большой перемене он щекотал Ларису Гущину. А она и рада стараться. Ей все равно, кто её щекочет. Терпеть не могу эту Лариску.

После школы была у меня Зося Щуклова. Мешала заниматься. Все говорила, что непременно выйдет замуж за офицера. Как же, нужна она офицерам.

Я не выдержала и сказала, что хочу спать, но разве Зося понимает намёки. Она так и не поняла, что нужно уйти. Тогда я подговорила бабушку, чтоб она сказала Зосе, что сейчас мы будем мыть пол. Еле выпроводили.

Потом читала Эмиля Золя. «Ругон-Маккаров».

И думала о Васе. Все хорошо, только вот я начинаю забывать его лицо. Достать бы фотографию.

Я люблю Васю с такой же силой, с какой ненавижу Кашина.