Меня не узнала Петровская - страница 37

И ведь девять лет наш класс сопротивлялся Вике, девять лет не желали мы признавать ее особенной, а на десятый год — сдались, и Алёшка сдался, разлюбил Ксану и влюбился в Вику, хотя я на его месте очень бы даже подумала. Дело не в том, что я не люблю Вику, но все-таки она тоже могла бы уже после двенадцати лет разлуки не называть меня «Знайка». Но уж такая она грубая от природы, грубая и гордая.

Потом я позвонила тихому Горбоносу, был у нас такой. Странный парень: промолчал все десять школьных лет, а после школы вдруг клоуном оказался, его без конца по телевизору показывают. Вот уж про Горбоноса я подумала, что он встречаться не захочет, что он и не помнит никого из нас, но он-то как раз обрадовался, меня узнал, про детей спросил и сказал, чтоб в цирк с ними бесплатно приходила. И у него тоже про детей спросила, но он не женат, оказывается.

— Знаешь, Люся, с моим характером очень сложно найти жену. Наверное, я эгоист, но большинство женщин меня смертельно раздражает.

Да, клоун, он клоун и есть. Комик. Но, по-моему, он очень заволновался, когда я сказала, что встречаемся у Ксаны. Раз сто спросил, и каждый раз все громче и громче.

— Уж не влюблен ли ты в нее, а? Ведь она тоже не замужем… — сказала я.

— Фу, какая ты, Люся… — он засмеялся, а потом вдруг добавил: — Знаешь, я ее очень любил…

Ну, не комик? Я хохотала, как резаная. Любил!!! Надо же так насмешить!!! Он бы еще с детского сада любил.

Потом я позвонила Петровской. К телефону подошла она сама, я ее сразу узнала, у меня — память.

— Привет, Петровская!!! — крикнула я.

— Что вы хотели сказать? — эдак холодно ответила Петровская. Ага, не узнала…

— Это я, Люся Сосновская…

— Не знаю такой…

— Ну, Знайка, Знайка…

— Какая Незнайка?

— Петровская, не придуривайся!

— Я вас не знаю и знать не хочу, — отчеканила она и кинула трубку. Конечно, от Петровской можно было этого ожидать, она вообще такая, но я все же надеялась, что она сейчас перезвонит мне и скажет что пошутила, но потом я вспомнила, что она никак не может знать моего телефона, потому что у нас поставили телефон всего два года назад. Тогда я решила ей перезвонить, но она, услышав мой голос, опять повесила трубку. И почему я так расстроилась — ума не приложу, но только мне расхотелось звонить кому бы то ни было.

И что там с этой Петровской? Может, у нее амнезия? Это болезнь памяти так называется. Хотя… Были, были обстоятельства… Я, конечно, могу рассказать то, что я знаю, но тут без догадок не обойдешься, а догадки — это Лялькино дело.

Петровская, сколько я ее помню, была всегда такая тощая-тощая девчонка с ужасно круглым лицом: щеки такие пухлые, губы пухлые, и, глядя только на ее лицо, можно было подумать, что она и сама должна быть толстой, а она была худая. По характеру она была ужасно необщительной и всегда умудрялась оставаться одна, хоть ее никто от себя не гнал, потому что с ней было интересно. Всегда она что-то выдумывала, играла вроде сама с собой, но мы ее окружали и, таким образом, участвовали в ее играх.

Помню, в восьмом классе у нас появился новый учитель математики, ужасно серьезный и лохматый парень по фамилии Бах. Спрашивал он с нас зверски, хотя и объяснял материал на совесть. Но мы, после своей тихой мямли математички, которая всем ставила только пятерки и четверки, от настоящей учебы отвыкли, математику запустили и войти в струю никак не могли. Поэтому Бах вызывал у нас такой ужас, что мы при нем просто каменели и не могли связно ответить даже тот материал, который знали. И вот в такой жуткой обстановке мы и жили, пока Петровская нас не выручила… То есть, это я сейчас понимаю, что она нас спасла, а тогда мы этого даже не оценили. А она вот что сделала…

Она вылепила из пластилина точное подобие Баха, сшила ему из лоскутков костюм, как у Баха, вместо шевелюры приклеила черную цигейку и начала на переменах устраивать спектакли для одной себя. Она ставила «Баха» перед собой на парту и беседовала с ним так, будто это ее муж.

— Ну вот, опять ты наставил в своей школе двоек, — говорила она, — наставит двоек, а потом мучается, переживает, ночей не спит… И весь костюм в мелу… Ну разве обязательно так волноваться на уроках, чтоб без конца крошить мел? Поросёнок ты, поросенок. У всех мужья как мужья, а у меня такой поросенок. И ведь по натуре добрый человек, и предмет свой любит и знает, но горяч, горяч…