Кейрен, вернувший прежнее человеческое обличье, наблюдал за ней, не делая попыток заговорить. Но надолго его не хватило.
– Эти подземелья… они большие? – спросил он и добавил: – Конечно, если это не тайна.
– Не тайна. – Таннис наполняла жаровню кусками угля. Запасов его, по уверениям Войтеха, должно хватить на несколько дней, а там придется идти к докам, ловить баржу. – И да, большие… огромные.
И сама Таннис не знает, насколько огромные.
– Их построили люди?
– Люди.
Под уголь Таннис сунула бумаги и щепу. Промасленная веревка, которую Войтех использовал вместо фитиля, лежала на месте. И Таннис отпилила кусок, растрепала волокна, чтобы горели лучше.
– В древние времена. В совсем древние… еще до вас… когда только появились в мире… до смуты… и до пожара. Войтех говорил, что после пожара ваши ушли за реку и там начали отстраивать город. А Нижний людям бросили.
– Может, и так. Я не слишком хорошо историю знаю… жаль.
– Мерзнешь?
– Мерзну, – не стал отрицать Кейрен и зябко повел плечами. – Я… вообще плохо холод переношу.
– А я слышала, вы голыми на снегу спать можете.
Таннис не без труда сдвинула жаровню с места. Подтащив ее как можно ближе к решетке, она предложила:
– Грейся.
– Спасибо, – отказываться Кейрен не стал и, протянув руки к углям, блаженно зажмурился. – А на снегу… мои братья могут.
– А ты?
– А я нет.
И снова воцарилось молчание. Тишину нарушал треск пламени, далекий, но меж тем явный голос воды, которая давным-давно обжила нижние ярусы подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.
– Это место нашел Войтех. – Она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.
– Войтех – твой друг?
– Был… когда-то.
– Что с ним случилось?
Руки Кейрена теряли былую бледность, а ладони и вовсе покраснели. Огонь в жаровне разгорался, и воздух над ней дрожал. Таннис, подвинув скамеечку, присела по другую сторону жаровни.
Она ведь тоже замерзла.
Она забыла, до чего холодно в подземельях.
– Повесили, – ответила Таннис на вопрос и, подтянув верхнее одеяло из стопки, закрепила его на крюке. Крючья делал Малыш, он вечно в кузнечных цехах подвизался. И приходил, пропахший металлом, окалиной, углем и потом. Тогда ему было восемь, но шкура на руках из-за въевшейся угольной пыли стала жесткой, пошла трещинами. Левое запястье Малыша пересекал красный рубец, а старая рубаха зияла многими дырочками, словно ее моль поточила.
Не моль – искры.
– Войтех был старше нас всех. Четырнадцать лет.
– А тебе? – Кейрен медленно сжал и разжал кулаки.
– Мне… восемь, когда мы встретились. И двенадцать, когда его не стало.
Таннис сунула ладони меж колен. Так, на корточках, она могла сидеть долго, и Войтех смеялся, что, даже если вытащить из-под задницы Таннис лавочку, та не заметит разницы.
– И да, он заслужил виселицу, если хочешь знать… по вашим законам.
– Закон не для нас, – мягко заметил Кейрен. – Закон для всех.
– Ага, конечно…
– Как вы познакомились? – Кейрен отвел взгляд, но от решетки не отступил, и держал его вовсе не жар, исходивший от угля.
– Обыкновенно…
…в многоквартирных домах царит свое равновесие, шаткое, на грани хаоса, но все же равновесие. И ссоры, которые время от времени вспыхивают, и пьяные драки – часть его. Здесь, при всем многообразии обитателей, все всех знают, и оттого чужаки, появление которых не такая уж редкость, сразу оказываются на виду.
Войтех был чужаком.
Он сидел на лестнице, опираясь на стену и уперев ноги в кованые перила.
– Пропусти. – Таннис спешила.
Сегодня она разоспалась – уже почти рассвело, а Таннис к мостам добираться. Старуха же, с которой Таннис сговаривалась, не станет ждать, отдаст салат другим девчонкам, благо желающих хватает. И Таннис останется без заработка.
– Куда идешь? – поинтересовался худой парень в кожанке, почти новой, с железными заклепками на лацканах и латками на локтях. Таннис как-то сразу сообразила, что латки эти для красоты стоят.
– Не твое дело.
– Не скажешь, – спокойно ответил парень, – не пущу. Хотя… дай угадаю, к пристани? Салат небось привезли? И охота тебе возиться?
