– А у мамки его еще трое. Велька уже думал, что сам пойдет, в одиночку, но тут Войтеха встретил. А Войтех уже с парком придумал. Он вообще головастый был.
Кейрена коробило то, с каким восхищением его свидетельница говорит об этом типе, пусть мертвом, но…
– Ты же бывал в Королевском парке, да?
– Да, – подтвердил Кейрен.
У нее глаза такие яркие…
– Ну да, – она дернула плечом и смахнула с щеки серый лепесток пепла, – ты ж из верхних… чистеньких… тебя, наверное, через ворота пропускали.
– А тебя нет?
– Нас, – поправила Таннис. – Ты сказал. Кто ж нас пустит-то? Если б приметили, сразу б выкинули.
– За что?
– За то, что оборванцы.
– Королевский парк открыт для всех.
Она рассмеялась, и голос ее, отраженный сводами зала, был звонок.
– Для всех… повеселил тоже… может, верхних и всех пускают, а таких, как мы, гоняли. И хорошо, если просто погонят, а то ведь и посадить могли. Только Войтех знал особые тропки… и мне платье дал. Нарядное. С оборочками. – Растопырив пальцы, Таннис провела руками в воздухе, вырисовывая те самые оборочки. – Вымыться заставил. У него папаша из аптекарей, когда-то лавку свою имели, а потом пожар случился, и лавка сгорела. Банк денег требовал, и пришлось продать все… вот папаша с горя и запил, пока вовсе не упился. А Войтех с матерью переехали к нам… он хорошим был. Учился даже, только бросить пришлось. Мать-то запила, денег нет. У нас ни у кого денег нет. Но Войтех хорошо все придумал. Меня в платье… и косички заплел… и туфельки с бантиками… – Она зажмурилась, верно вспоминая те туфельки, а потом призналась: – У меня никогда таких вещей не было.
– Платья?
– И платья тоже. – Таннис стряхнула с одеяла пыль. – Мы шли в парк, и я… – Она вдруг замялась, закусила губу, но потом решительно тряхнула головой. – Войтех высматривал какого-нибудь типчика, из тех, что сами по себе… мы не лезли к совсем малым, у них брать нечего, а на ор вечно няньки сбегаются. Ну и взрослых не трогали. А вот если кто сам по себе… или по форме, вы ж вечно в школьной форме ходите, то тут я появлялась.
Кейрен знал, что происходило дальше, и стиснул зубы, чтобы не высказаться.
– Я подходила и говорила, что моей нянечке стало плохо. Просила помочь…
…Ему было десять. Взрослый уже, как самому казалось. Всего год остался до Каменного лога, который сам по себе граница, и до нее-то близко, а значит…
– Велись все… или вот говорила, что у меня сестричка ногу подвернула…
…Он привык и к дортуару, и к школьным порядкам, и пусть бы не обзавелся друзьями, как иные, но отстоял право быть собой. Единственный настоящий враг – холод, и тот отступил, позволяя Кейрену если не преуспеть в учебе, то хотя бы покинуть список худших учеников.
– Или еще что-нибудь придумывала…
…В парк сбегали все. Кое-кого ловили и пороли, но розги были привычным злом, на которое никто особо не обращал внимания. Но тот выход был разрешенным.
Каникулы. Кейрена вновь не забрали домой, но разрешили пожить в городском доме. Он же взрослый.
Почти.
И управится сам, без присмотра няньки, гувернера и матушки, которая, по мнению отца, испортила Кейрена чрезмерной опекой. Конечно, ему бы хотелось увидеть всех и даже братьев, пусть бы посмотрели, что Кейрен вырос на два дюйма. И на пробежке уже не падал после первого круга, задыхаясь.
Сильнее стал.
И сумел бы ответить на их глупые шуточки, но…
…братья служили. И отец был где-то на границе, а матушка – рядом с ним. И Кейрену настоятельно рекомендовали остаться при школе, но… он только представил, как две недели будет слоняться по школьному двору в числе тех редких неудачников, которых оставили…
Нет уж, лучше знакомая тишина городского дома.
И полная свобода.
Тем более что Кейрен знал, как собирается ею распорядиться. Уже год, как он собирал деньги. По старой традиции третьего числа каждого месяца в школе появлялся визитер. Отцовский поверенный был высоким строгим человеком, от которого пахло чернилами и бумажной пылью. Он коротко кивал и, вытащив из кармана кожаный бумажник, старый, с вытертым краем, открывал его. Поверенный вытаскивал банкноту и протягивал Кейрену. Уходил человек, не проронив ни звука, а Кейрен оставался с купюрой.
