Выберется, он эту девицу…
– Слушай, ты б оделся, что ли? – Девица вынырнула из темноты. В руке она держала старую лампу, пламя которой худо-бедно рассеивало темноту. – Замерзнешь ведь.
– Ты… – Кейрен вцепился в прутья и дернул, убеждаясь, что те по-прежнему прочны.
– Я, – без всякого раскаяния призналась девица.
Таннис. Ее зовут Таннис.
Если, конечно, имя настоящее.
– Выпусти.
– И ты меня арестуешь? – усмехнулась она и лампу поставила на пол. Каменный такой пол, в который уходили прутья. Кто бы ни построил это место, но к делу он подошел основательно. – На вот.
Таннис протянула жестяную кружку и, когда Кейрен схватил ее за руку, сказала:
– Не дури. Ключ все равно вон там… – Она указала на противоположную стену, в которой виднелось черное жерло старого камина. – Выпей. Тебе надо согреться.
Ром. Дешевый, который Кейрен не то что пить, нюхать опасался. Но кружку он принял и руку выпустил.
– И я там одежду оставила. – Таннис не спешила отступить от решетки.
О да, жить становится все веселей.
Безразмерный свитер с растянутыми рукавами Кейрен поднимал кончиками пальцев, сама мысль о том, чтобы надеть вот это, вызывала отвращение. Под свитером обнаружились дешевые, не единожды чиненные штаны, каковые побрезговал бы примерить и конюх. И великолепным завершением комплекта стали чужие носки грубой вязки с залатанными пятками. От вещей исходил запах прели, и сами они, как чудилось Кейрену, были скользкими на ощупь.
– Они чистые, – сказала Таннис. – Я стирала.
Да, мыло чувствуется, едкое, щелочное, которым только половые тряпки драить. И ее собственный, несколько резковатый, но все же притягательный аромат.
– Я это не надену.
Он вытер руки о панталоны.
– Дело твое. – Таннис подняла лампу. – Но тогда околеешь.
Она не угрожала, она ставила перед фактом, и, к преогромному сожалению Кейрена, факт был близок к реальности. Он уже околевал. Холод всегда был его врагом, и теперь Кейрен оказался в полной его власти. Он не ощущал ног, и пальцы рук с трудом сгибались, обретя характерный белый цвет. Еще немного, и судорога пойдет…
И, зажмурившись, Кейрен одним глотком осушил содержимое кружки. Нёбо опалило. И пищевод. Желудок, казалось, вовсе расплавился, а внутренности сжались в тугой ком.
Дышать. Через силу, но дышать.
– Рукавом занюхай, – посоветовали ему. – Ну или рукой.
Издевается.
– Послушай, – Таннис стояла у решетки, сунув руки в подмышки, – я понимаю, что тебе здесь непривычно, и вообще… но потерпи день-другой, и я тебя отпущу.
– Бежать думаешь?
– Конечно. А что мне делать остается? Одевайся, не дури.
– Ты… – Дешевый напиток согрел, но Кейрен знал, что тепло это обманчиво, скоро оно схлынет, а холод вернется на прежние позиции. И кажется, выход был один – преодолеть брезгливость.
– Таннис, если забыл.
– Помню.
Это имя, похоже, он до конца своих дней не забудет. Кейрен, мысленно взмолившись о спасении, поднял свитер…
– Ты ведь не понимаешь, что натворила? – Свитер оказался слишком широким, и растянутая горловина съехала на плечо. – Знаешь, кто я?
Конечно, знает. Она ведь не только раздела, но и карманы вычистила.
– Королевская ищейка, – отозвалась Таннис и, окинув его придирчивым взглядом, взялась за ремень. – Которая спит и видит, как меня повязать. – Ремень она расстегнула, стащила и сунула в клетку. – На вот, а то свалятся. Чего ты такой тощий?
Как ни отвратно было осознавать, но девица была права: штаны приходилось поддерживать рукой. И ремень, любезно отданный Таннис, пришелся весьма кстати.
– И в одеяло завернись.
Его похитительница проявляла просто редкостную заботу.
– Если ты меня отпустишь, – Кейрен с трудом управился с широкой неудобной пряжкой, – я буду ходатайствовать, чтобы твою готовность к сотрудничеству приняли во внимание.
Таннис фыркнула:
– И вместо виселицы вкатили пятнашку каторги? Спасибо, господин хороший, я как-нибудь сама, без ход… без этих твоих вывертов.
А вот носки, как выяснилось, были малы. И жесткие, словно не из шерсти, – из проволоки связанные.
– Послушай, – Кейрен постарался подавить раздражение, – мы оба понимаем, что ситуация несколько… нестандартная. Ты не собираешься меня убивать.
