— Интересно, зачем ему это было надо, — проворчал Жюль.
— Просто так. Как мой племянник. Записывает, потому что нравится записывать, а после из головы вон. Однажды он дал послушать родителям их ссору, и брат едва не сломал ему магнитофон: «Погоди, сопляк, вот отниму…» У Бабефа тоже лицо перекосилось бы, если б ему дали послушать, как он вчера бахвалился.
— Сколько времени молодой человек пробыл у вас?
— Чуть меньше получаса.
— Выпил только рюмку?
— Даже чуток на дне оставил.
— Потом ушел, и вы больше ничего не слышали?
— Ничего. Только ветер выл да вода из водосточной трубы хлестала.
— А до него кто-нибудь заходил?
— Видите ли, вечером я не закрываю только из-за нескольких завсегдатаев, которые приходят поиграть. Вот утром народу много: забегают съесть рогалик, выпить чашку кофе или стакан белого виши. В половине одиннадцатого у рабочих на соседней стройке перерыв… Ну, а в полдень и вечером самая работа — аперитив.
— Благодарю вас.
Жанвье стенографировал и здесь, и хозяин бистро поминутно поглядывал на него.
— Ничего нового он не рассказал, — вздохнул Мегрэ, — только подтвердил то, что я уже знаю.
Они вернулись к машине. Несколько женщин наблюдали за ними: им было уже известно, кто эти двое.
— Куда, шеф?
— Сперва на службу.
И все же два визита на улице Попенкур принесли пользу. Прежде всего, неаполитанец рассказал о нападении. Сначала преступник нанес несколько ударов. Потом побежал, но по какой-то таинственной причине вернулся, несмотря на то что невдалеке находилась чета Пальятти. Зачем? Чтобы добить жертву еще несколькими ударами? Он был одет в светлый непромокаемый плащ с поясом — вот все, что о нем известно. Едва войдя в свой теплый кабинет на набережной дез Орфевр, Мегрэ сразу набрал номер лавки Пальятти.
— Можно поговорить с вашим мужем? Это Мегрэ…
— Сейчас позову, господин комиссар.
— Алло! Слушаю! — послышался голос Джино.
— Знаете что… Я забыл задать вам один вопрос. На убийце был головной убор?
— Журналист только что спросил меня в точности о том же самом. Уже третий за утро. Я задал этот вопрос жене… Она так же, как я, ничего не утверждает, но почти уверена, что на нем была темная шляпа. Понимаете, все произошло так быстро…
Судя по светлому плащу с поясом, убийца был довольно молод, однако наличие шляпы делало его несколько старше: мало кто из молодежи носит теперь шляпы.
— Скажи, Жанвье, ты разбираешься в этих штуковинах?
Сам Мегрэ ничего не понимал в магнитофонах — так же как в фотографии и автомобилях, поэтому их машину водила жена. Переключать по вечерам телевизионные программы — вот максимум, на который он был способен.
— У сына такой же.
— Смотри, не сотри запись.
— Не бойтесь, шеф.
Жанвье, улыбаясь, манипулировал с кнопками. Послышался гул, звяканье вилок о тарелки, невнятные далекие голоса.
— Что прикажете, мадам?
— У вас есть отварная говядина?
— Конечно, мадам.
— Принесите, только положите побольше лука и корнишонов.
— Ты же знаешь, что сказал врач. Никакого уксуса.
— Бифштекс и отварная говядина, лука и корнишонов побольше.
— Салат подать сразу?
Запись была далека от совершенства; посторонние шумы мешали разбирать слова. Тишина. Потом очень отчетливый вздох.
— Когда ты, наконец, станешь, серьезной? Ночью тебе придется вставать и принимать соду.
— Кому придется вставать — тебе или мне? Все-то ты ворчишь!
— Я не ворчу.
— Ворчишь! Особенно когда переберешь боржоле. Ты и сейчас намерен…
— Бифштекс готов. Сейчас подам говядину.
— Дома ты даже не притронулась бы…
— Мы не дома…
Журчание. Потом чей-то голос:
— Официант! Официант! Принесете вы, наконец?
Затем молчание, словно лента оборвалась.
Через некоторое время голос очень четко произнес — на этот раз говоривший явно держал микрофон у рта:
— Лотарингская пивная, бульвар Бомарше.
Почти наверняка голос Антуана Батийля, отметившего, где была сделана запись. Вероятно, он обедал на бульваре Бомарше и потихоньку включил магнитофон. Официант должен его помнить, это легко проверить.
— Ты сейчас туда съездишь, — сказал Мегрэ. — А пока, включи опять магнитофон.
Сначала странные звуки — на улице, потому что слышен шум машин.