— Джо? — переспросила мисс Стотт, тоже невольно понижая голос.
— Джо Канарелли.
Конни вытаращила глаза:
— Кто такой Джо Канарелли?
— Он агент Союза защиты сиропщиков, — все так же тихо объяснила девушка.
— А причем тут мистер Каридиус?
— Я хотела попросить его, чтобы он сказал Джо Канарелли… пусть снизит немного налог, который он берет с мамы… маме нечем платить… слишком часто приходят за деньгами… и слишком много берут… — Она боязливо оглянулась по сторонам: не подслушивает ли кто-нибудь.
Мисс Стотт пришла в полное недоумение:
— Но ведь все общества берут взносы в определенные сроки.
— О нет, мисс, Джо Канарелли… нынче придет… а завтра еще что-нибудь придумает и опять придет… а на будущей неделе опять что-нибудь придумает и…
— А чего же вы хотите от мистера Каридиуса?
— Чтобы он поговорил с Джо Канарелли… пусть повременит немного.
— А где можно найти этого Джо Канарелли? — спросила мисс Стотт со смутным беспокойством.
— Сейчас он в нашей лавке… — торопливо заговорила девушка, — я видела, как он входил. А мама позволила мистеру Каридиусу выставить его портрет в окне лавки, вот я и подумала… не заступится ли он за нее перед Джо.
Тем временем Каридиус закончил свою филиппику против взяточничества, подкупов и коррупции и, спустившись с ящика, подошел к ним. Он услышал последние слова девушки и осведомился, о чем идет речь.
— Речь тут идет о рэкете[2] Канарелли, — коротко объяснил адвокат. — Нечего нам путаться в его дела.
Каридиус задумался:
— Но ведь «Лига независимых избирателей» намерена бороться против…
— Вас еще не выбрали, — напомнил Мирберг. — Нельзя ввязываться в бой, не имея в руках оружия.
— Да, но какая бы это была для нас реклама, если бы я начал борьбу против одного из старейших рэкетиров!
— Момент неподходящий, — ответил Мирберг. — Избиратели не успеют узнать об этом, а организация Джо узнает немедленно и дружно будет голосовать против вас. Вы только потеряете голоса.
Пока двое мужчин решали, стоит ли ввязываться в дело Канарелли, мисс Стотт загорелась сочувствием и предложила девушке проводить ее домой. Если ей и не удастся ничем помочь, она все же ознакомится с положением, а это пригодится в следующей предвыборной кампании.
— Послушайте, — возразил Мирберг, — ведь тут решительно не с чем знакомиться. Это самый обычный сиропный рэкет Канарелли, такой же точно, как куриный или рыбный. Все подробности давно и хорошо известны. Единственное затруднение, с которым вы можете столкнуться в будущей кампании, это отсутствие доказательств, а главное — отсутствие судьи, который согласился бы признать доказательства, если бы таковые нашлись.
— Я сама буду живым доказательством, раз увижу собственными глазами, — заявила мисс Стотт, уходя вместе с итальянкой.
— Постойте, — с искренней тревогой крикнул ей вдогонку Мирберг, — быть живым доказательством… совсем не безопасно…
Мисс Стотт оставила его предостережение без внимания и продолжала свой путь. Она, разумеется, слышала о произволе, царившем в трущобах, на городском дне, знала об этом смутно, беспредметно, потому что такие вещи описываются в бульварных листках, которых люди ее интеллектуального уровня не читают. Да и кроме того, мелодрамы, разыгрывающиеся в уголовном мире, никогда не случаются с людьми ее класса. Есть какой-то буферный, срединный слой, который ограждает от подобных неприятностей ее мир. И теперь она пробиралась со своей спутницей в густой толпе с таким чувством, какое испытывает американец, вступая в чужую страну.
В начале убогого переулка стоял мальчуган-итальянец, который остановил их вопросом, заданным, впрочем, очень спокойным тоном:
— Ты хочешь втянуть ее в эту историю, Паула?
— Да, — не совсем уверенно отвечала девушка.
— Никакого толка от нее не будет.
— Она знакома с политиком, которому полиция разрешила говорить на Хэйуорд-стрит.
Глаза мальчугана, такие же черные, как у девушки, уставились на мисс Стотт:
— Джо рассердится.
— Конечно, рассердится, если она помешает ему.
Они пошли дальше, и мисс Стотт спросила с любопытством:
— Кто это?
— Мой брат, Анджело Эстовиа.
Конни облегченно вздохнула.
