Потом мы все вместе долго и нудно ломали броню мостика. В ход шла плазма орудий, резаки дройдов, даже мои поля. Только через полчаса кропотливой работы удалось вскрыть крепость и ворваться в корабельное сердце. Открывшаяся взору картина мостика вызывала оторопь. Вся внутренняя поверхность рубки была иссечена лазерными лучами. Здесь не осталось ни одного целого сегмента компьютерной системы управления. Мебель также была прожжена, поломана, порезана. И среди всей этой обгорелой и оплавленной жути лежали такие же иссечённые лучами тела людей. Кто-то ещё подёргивался, кто-то был приведён в такое состояние, что даже опознать, где чья часть тела, без специальной экспертизы было невозможно. Последние бойцы нашлись в дальнем углу. Двое флотских, исчерпав почти неисчерпаемые запасы батарей табельного оружия, вцепились друг другу в горло и душили, пока оба не отошли в мир иной. Мы с лейтенантом и Сержантом переглянулись и синхронно склонились в почтительном поклоне.
По моему требованию картину побоища передали на оставшийся в строю вражеский крейсер. Всё это время он вяло огрызался, ожесточённо маневрируя, словно выжидал, чем закончится наш десант. Когда же с флотскими связался советник Гиннес, до того передавший кадры с мостика, капитан крейсера согласился на перемирие. Официально — чтобы мы могли предать космосу тела погибших. Но если для флотских это был лишь повод, то для нас вполне реальная причина. Тела офицеров и сержантов, что оказались на мостике, были в торжественной обстановке кремированы, а их пепел развеян по космосу. На похоронной церемонии присутствовали советник и часть моих офицеров. Гиннес держал торжественную речь, и хотя вначале выглядел не менее растерянным, чем капитан второго крейсера, всё же быстро взял себя в руки и выдал очень даже приличествующую моменту речь. Я тоже сказал несколько слов. В основном про то, что эти смерти — плата, которую человечество вносит в счёт будущих поколений. От всего сердца восхитился последовательностью обеих схлестнувшихся группировок, готовностью офицеров идти до конца, но сделал акцент на том, что далеко не всегда консервативность идёт на благо будущему.
Всё это время крейсер кружил на оговоренной дистанции от вышедшего из боя корабля. Наши крейсера также сохраняли оговоренную дистанцию. В самый разгар похоронной церемонии из прыжка вышел третий наш корабль, но кровная моей валькирии успела вовремя его предупредить о достигнутых договорённостях. После завершения церемонии мы с советником вернулись на крейсер. Всю дорогу молчали, каждый думал о своём. Думаю, каждый из присутствующих, включая оставшихся нейтральными сторожевиков, успел оценить случившееся и сделать какие-то далеко идущие выводы. Бунт на боевом корабле космофлота в разгар боя. Было о чём подумать. Власть Литании трещала по швам, грозя похоронить под своими осколками остатки некогда единой государственности.
— Советник, вы ведь понимаете, что произошедшее сегодня беспрецедентно? — спросил я уже в коридоре нашего крейсера.
— Да, Меч Республики, я это понимаю.
— Мои люди не хотят развала Литании. И захвата её Республикой тоже не хотят.
— Странно… — в голосе мужчины сквозила ирония. — Я думал, вы будете ратовать именно за захват. Да и развал вам только на пользу.
— У меня нет чётких инструкций, Гиннес. Меня отправили рейдерствовать по коммуникациям, а вместо этого… Вы сами всё видели. Кстати, подумайте над ещё одним обстоятельством: операцию по задержанию контрразведчика предложили мои десантники. После того, как близко узнали валькирий и увидели, что с ними в застенках творят контрразведчики.
Опять помолчали, но когда зашли в корабельное сердце, Гиннес неожиданно придержал меня за руку.
— Разрешите, я поговорю с тем капитаном.
— Вы про последний крейсер?
— Да. Я не хочу больше бессмысленных смертей.
— Что вы ему предложите?
— Сдаться.
— Так просто?! — я даже растерялся.
— Ну, с военной точки зрения у него нет шансов. Да и за что ему драться? Адмирал с его бредовыми приказами мёртв. Я же просто задавлю его авторитетом. А если что, вы меня поддержите.
