— А меня после воспиталища сразу взяли в родовой поместье… Но даже валькирии, хотя и живут в общем расположении, никогда не опустятся до обитания в подобных безвкусных коробках. Неужели твоя планета такая нищая? Или у местных такой извращённый вкус?
— Это последствия страшной войны. Второй Мировой. Её выиграли слишком дорогой ценой. Голод, вывоз заводов из-под бомбёжек и оккупации, на войну работали даже дети. Потом обращённые в руины города восстанавливали. Такие дома стали избавлением для многих, дали возможность получить собственные квартирки, пусть и крошечные по меркам Республики. О внешнем виде самих домов думали в последнюю очередь… У нас ведь невозможно жить без крыши над головой, слишком тяжёлый климат.
— Извини. Я не знала таких подробностей, — девочка примирительно прижалась ко мне, хотя было видно, что восторга от окружающей серости она по-прежнему не испытывает.
Спуск с крыши хорошего настроения валькирии не добавил. Пожарная лестница вызывала оторопь своим ржавым видом, с выкрошившимся из-под опорных штырей бетоном. Мы не рискнули ею воспользоваться, пришлось забираться в маленький домик, служивший вместилищем выхода в подъезд. Люк был закрыт на висячий замок, с той стороны. Я поостерёгся прожигать полями, пришлось просить Валери вырвать его своими коготками. Но вот мы, наконец, внутри. Спустились на третий этаж, где я позвонил в до боли знакомую дверь.
— Кто там? — раздалось после непродолжительного молчания. Павел, конечно, меня увидел, но теперь проверял, не обознался ли он.
— Здравствуй, Павел. Это Леон. Ещё скажи, что не узнал! — хмыкнул я.
— Что я тебе сказал в театре?
— Что-то про сексуальную распущенность западной цивилизации. На моём примере, — теперь уже фыркнула Валери за моей спиной.
Замок заурчал, открываясь. Аналитик стоял, с живейшим интересом в глазах рассматривая меня. Я шагнул вперёд, чуть потеснив парня, он отступил на шаг, и следом за мной в узкий проём вошла валькирия. Она при этом недоверчиво оглядывалась по сторонам, явно недовольная узостью коридоров. Сугубо профессионально недовольная — ведь в такой тесноте неудобно вести бой.
Павел увидел вошедшую женщину и обомлел. На его лице было написано выражение какого-то мистического восхищения. Да это и немудрено, ведь обтягивающий комбинезон валькирии только подчёркивал красоту её тела, а нереальные разметавшиеся вокруг фигурки волосы выглядели, словно сошедшими с какой-нибудь современной картинки. В жизни таких не бывает.
— Ещё насмотришься, — усмехнулась одними глазами Высшая, плечом оттесняя застывшего столбом мужчину в сторону, чтобы не стоял на дороге.
— Да, Павел, знакомься: это моя жена, Валери. Давай, приглашай нас в дом — твой коридор не то место, где можно нормально разговаривать.
— На кухне тоже тесно будет… — севшим голосом проговорил мужчина, наконец, взявший себя в руки. — Давайте в зал. И… ваши волосы… они настоящие?
Последняя реплика вызвала у Ри заливистый смех, я тоже рассмеялся. Павел недоумённо переводил взгляд с меня на неё, пытаясь понять причину нашего веселья.
— Понимаешь, друг, — счёл за лучшее разъяснить я. — Они настоящие, но пропаганда вероятного противника утверждает, что это — парики, призванные смущать бравых космодесантников мужского пола.
Растерявшийся было мужчина невольно заулыбался. Он был умным мальчиком, прекрасно знал, что такое пропаганда, и как в ней порой искажаются очевидные и простые вещи. Он махнул рукой, приглашая нас в соседнюю комнату. Мы прошли в небольшую, плотно заставленную мебелью комнатёнку. Валькирия недовольно огляделась по сторонам.
— Это кухня?
— Нет, госпожа, это зал.
— Какого же размера тогда кухня?! — хмыкнула Ри. — Как вы вообще так живёте? У меня на яхте душевая зона больше!
Но девочка больше развлекалась, чем реально удивлялась. Ей нравилось смущение мужчины, нравилось вгонять его в краску, давить. Думаю, сейчас проступили её реальные наклонности, пусть и в облегчённом виде. Она всё же уселась в предложенное кресло. Положила ногу на ногу. Я сел в другое кресло, сам хозяин уселся на диванчике.
— Леон, извини, не буду усаживаться к тебе на колени, — улыбнулась чертовка. — Не хочу смущать твоего товарища ещё больше.
