Элияху к тому времени снова вошел в Эцель и занимался на курсах командиров. Позже он стал инструктором организации в Иерусалиме. Но вскоре он окончательно разочаровался в Эцеле. Тогда-то, вернувшись в Тель-Авив, он стал инициатором «частного» плана похищения британского верховного комиссара на Ближнем Востоке лорда Мойна. План разрабатывала четверка друзей, бывших одноклассников гимназии «Бальфур». Каждый из них в какой-то период своей жизни был членом Эцеля. В эту четверку входили Элияху Бейт-Цури, Узи Орнан, Давид Данун и Амихай Паглин (он стал потом командиром оперативного отдела обновленного Эцеля, возглавляемого Менахемом Бегином). Попытки похитить или убить Мойна начались еще в 41 году. Кто только в них не участвовал! Планы такой операции разрабатывались в штабах Эцеля, Хаганы, а также, недолго просуществовавшей организации Борющийся народ. Осуществить это покушение мечтали различные молодежные отряды и просто одиночки. Но, пожалуй, никто не занимался подготовкой к нему так упорно, как Элияху Бейт-Цури. Видимо, идея нападения на верховного комиссара занимала его и тогда, когда в конце 43 года он вступил в организацию Лехи. В это время она вновь широко развернула свою деятельность после удачного группового побега ее членов из тюрьмы в Латрунне. В августе 44-го, незадолго перед тем, как отправиться в Каир, Элияху вместе с еще несколькими товарищами поджидал машину верховного комиссара на выезде из Иерусалима, у подножья Гив'ат Шауля,
В тесном кругу друзей мы никогда не сомневались, что Элияху «свой», и все-таки привычка к конспирации заставляла и его, и нас вести себя осторожно и не касаться щекотливых тем. Время от времени мы вынуждены были обращаться к нему, чтобы что-то выяснить, но чаще наши встречи носили случайный характер. Одна из последних таких встреч произошла летом 44 года на улице Алленби, возле исполнительного комитета Гистадрута. Мы обсуждали какие-то вопросы, касающиеся издания брошюры «Вступительное слово на заседании комиссии по сплочению ивритской молодежи». Съезд проводился в один из выходных дней марта 44 года на квартире Беньямина Тамуза. Элияху, конечно, был приглашен, но до последней минуты никто не знал, придет ли он. В конце концов, он, видимо, решил избежать необходимости заводить новые знакомства (он и так был уже слишком хорошо известен в нашем кругу). Помнится, однажды он сказал:
— Я всегда душой с вами, но ведь я еще должен бросать бомбы…
Отчасти в силу реальных причин, отчасти же из-за той нервозности, которая постепенно все больше овладевала нами, поскольку мы постоянно жили в ненадежном и враждебном окружении, мы стали болезненно подозрительны и осторожны. Никому из нас не пришло в голову спросить, почему Элияху не явился на этот съезд, который как бы подводил итог двухлетней напряженной работе. Мы знали, что в подполье есть люди, разделяющие наши идеи и взгляды, но до того момента, пока англичане не покинули страну, они не приходили к нам. Многие даже всячески отмежевывались от какого бы то ни было знакомства с нами. Только двое-трое из нас знали об их существовании и об их (столь тщательно скрываемых от всего мира) взглядах. Я думаю, что даже сейчас, по прошествии тридцати лет, они не позволили бы мне назвать их имена. Впрочем, Бог с ними, пусть живут, как знают.
Последний раз в этой жизни я встретил Элияху осенью 44 года. Мы столкнулись, выходя со второго вечернего сеанса в кинотеатре «Радостный сад» (этот кинотеатр под открытым небом тель-авивцы до сих пор вспоминают с нежностью). Война уже отодвинулась от нашего района, и на улицах снова загорелись огни. (Я был в обществе одного молодого бездельника и подруги моего детства, Раи, смешливой и приветливой девушки.)
Не помню, что за фильм мы смотрели, но помню, что он был ужасно смешной. Кажется, в нем играл Миша Оуэр, великолепный комик (русский по происхождению), который умел в любой ситуации сохранять серьезное, даже угрюмое выражение лица. Глядя на него, зрители падали со смеху. Люди выходили из кинотеатра, продолжая хохотать и напоминая друг другу только что услышанные остроты.
