Читая эти страницы (вряд ли хоть один экземпляр рукописи сохранился), я чувствовал, что приобщаюсь к великому откровению. Статьи Шелаха были для меня, как вспышка молнии, внезапно высветившая все пропасти и все вершины, открывшая передо мной такие горизонты, о существовании которых я и не предполагал. Я получил ответ на все вопросы, так долго мучившие мою душу и разум.
Я попросил у Беньямина, чтобы он дал мне почитать еще что-нибудь, написанное Шелахом. Некоторое время спустя он предложил мне книжечку стихов «Черный балдахин», выпущенную издательством «Литературные тетради». Автором сборника был некий Йонатан Ратош. Я удивился, но Беньямин объяснил мне, что это литературный псевдоним Шелаха. Выйдя от Беньямина и оказавшись на улице Монтефиоре, среди суеты душного, влажного тель-авивского полдня, я раскрыл сборник и на ходу принялся читать. Каждое стихотворение показалось мне драгоценным камнем, любовно отшлифованным и сверкающим всеми своими гранями. Иногда я останавливался и, как зачарованный, прислушивался к собственным ощущениям. Стихи пьянили, как старое вино. Я снова и снова перебирал листы тетради, не смея поверить, что вся эта красота, вся эта мощь действительно здесь, передо мной, в этих, таких обыкновенных, строках.
Через несколько дней, субботним вечером, в «орлином гнезде» Даниэля, состоялась моя первая встреча с Уриэлем. Ему было тогда тридцать четыре года. Он вошел, худощавый и подтянутый, в легком черном костюме, снял с бритой головы пробковый шлем цвета хаки и сел к столу. Даниэль вышел, оставив нас наедине. Четыре часа, с восьми вечера до полуночи, мы беседовали при резком свете голой электрической лампы. За окном стояла черная, душная летняя ночь. Так родилось наше движение кнаанитов.
В нашем арсенале не было ничего, кроме идеи. Следовало прежде всего привлечь сторонников, которые стали бы апостолами этой идеи и понесли ее в «народ». Нужно было найти дорогу к сердцам молодежи, ослепленной идеалами сионизма и активно действующей в рамках различных сионистских организаций. В каждую из таких организаций и кружков мы надеялись внедрить своих людей, которые станут пропагандистами нашей «ивритской идеи». В дальнейшем мы собирались произвести внутреннюю, бескровную революцию в этих организациях, и превратить вооруженную борьбу за освобождение страны в революционно-патриотическое ивритское движение. Еврейское оружие следовало поставить на службу ивритскому национальному сознанию. И тогда, после изгнания англичан, здесь возникнет государство новой ивритской нации, символизирующее полное освобождение и сплочение всей страны Палестины.
И вот Беньямин Тамуз и Ицхак Данцигер начали свою миссионерскую деятельность в рядах Пальмаха, Даниэль отправился в тренировочный лагерь боевого кружка «Сноп» в кибуце Афиким, а девятнадцатилетний Аарон Амир решил записаться в охрану еврейских поселений или еще лучше — в Иерусалимский батальон, где собралось много талантливой интеллигентной молодежи, способной воспринять слова откровения.
Разумеется, первым, с кем я собирался поговорить по прибытии в Иерусалим, был Элияху Бейт-Цури. Я записался на курсы еврейских полицейских, которые были расквартированы в школе «Альянс», и в ближайший же свободный вечер договорился встретиться с Элияху в кафе «Стамбул», расположенном на шумном перекрестке улицы Яффо и переулка Валиро. Мы с Элияху проговорили часа полтора, и я передал ему верстку того самого сборника, который недавно так потряс меня самого. Сборник существовал всего в двух или трех экземплярах, но мы старались дать его на прочтение каждому потенциальному кандидату. Вскоре я получил сборник обратно, и смог доложить Уриэлю, что Элияху уже с нами. Потом состоялось их личное знакомство.
Я помню, что еще в самом начале нашей беседы у меня создалось впечатление, что Элияху воспринимает мои слова как нечто естественное и само собой разумеющееся, как я сам воспринял недавно слова Тамуза. И в то же время мне показалось, что для него наша идея не была чем-то совершенно новым и неожиданным. Теперь-то я знаю, что меня опередил Узи Орнан, младший брат Уриэля и друг детства Элияху, который с шестнадцати лет, после взрыва в подпольной мастерской, во время которого его ранило, вынужден был постоянно прятаться и скрываться.
