Бельгарда в шутливом недоумении пожимает плечами: между ее матерью и женой старшего брата Беллы разница всего в один год, а ведь как сказывается. Первенства поделить не могут. Впрочем, это у нас семейное.
— По-моему, мы уклонились от темы, — успокаивающе говорит она. — Речь шла о том…
— Помним мы, о чем она шла, — вздыхает Эстрелья. — И куда заехала. Хорошо бы еще вспомнить, где было то самое место ритуалов. Покойный дед Лойто сам…
— Гулял где-то между Эверестом и Эребусом. С экскурсией в район Кайлата. Это как раз туда раньше приводили жертвенных козочек, а зрители всех времен и рас парили кругом в облаках. Впрочем, игна Марджан явно знала лучше. Вот бы о том ее самоё спросить.
Это снова Библис.
— Тем более скоро будет кому, — язвит Эстрелья.
— Я всё думаю, матушка, — невпопад отвечает им Бельгарда, — не напрасно ли мы затеяли эту игру равновесий и приоритетов?
— Нет. Дети, — кратко отвечают ей. — Почти нет сомнений, что они родятся такими, как надо, и сохранят свою жизнь.
— А матери, они что — отработанный материал? — хмыкает Эстрелья.
Хитрая улыбочка на сморщенных губах жрицы Энунны, матушки принца Моргэйна, бабки Кьяртана. Всё это — ее титулы, от которых она пока не желает отказаться.
— Погоди с матерями. Они — самая лучшая часть нашего пасьянса. Самая сладкая.
— И из-за того мы ставим их на грань жизни и смерти, — говорит кроткая Бельгарда. — Обеих.
— Ту про кого это? — спрашивает Библис. — Про рутенку и вертдомку или про одних вертдомок, старшую и младшую? А то рискующих, скажем так, целых трое.
Нарушение грамматики (ибо там, где к женщинам не примешался хоть один мужчина, следует говорить «три») она допускает намеренно: другие понимают, почему.
— Про Фрейю. Про тех, кто наречен этим именем.
— Подменышей.
— Ну конечно, — говорит Эстрелья. — А пока мы тут мирно беседуем, карточный домик всё растет, и пока неясно, какую из карт можно из нее выдернуть, чтобы он вмиг рассыпался.
— Это уж не наша забота, государыни царицы, — говорит Библис. — Умейте отделить то, на что вы можете повлиять, от того, что вы перепоручили другому. За нашего эмиссара при ромалинском дворе я ручаюсь. Наравне с той, что его запустила в полет. И тем же, чем обычно. А он клянется, что нарыв еще не созрел для вскрытия.
— Снова твоя обычная манера, дитя Энунны. Тайны, недомолвки, противоречивые образы… И всё — ради того, чтобы сотворить куда больше, чем заявлено вслух, — устало констатирует Эстрелья.
Три парки поворачиваются спиной к воде и начинают своё шествие к Вольному Дому.
Крепость-башня Шинуаз. Юная девочка в большой тягости и Стальная Дама. Обе сидят на мраморных скамьях в одном из роскошных зимних садов.
Стелламарис протягивает руку к склоненной ветви.
— Смотри — уже персики созревают. Хочешь?
— Благодарю, — очень вежливо говорит Фрейя. — Только я предпочла бы хороший, свежий апельсин. Или земляники прямо с грядки. Как в книжке рутенца Генри про осень и Сухой Лог.
— Это запрещено. Сама знаешь, у маленького аллергия начнется.
— Вы бы с нами, блондинками, попроще. Мы ведь неученые.
— Сыпь по телу пойдет, а потом всю жизнь от всего похожего беречься.
— Чью?
— Вот орясина. Твою.
— Дайте хоть рожу сначала. Что одна смерть, что другая, — мне пока всё едино.
— Какая смерть? Я ведь говорила тебе, что это лишь тактика.
— Ну да — чтобы выполнить некое сложное построение. Похоже, мой отец не умеет сам навести порядок в своем доме, и нам следует… как говорил мой брат и почти мой муж? Разрубить кошку пополам. Метафорически и в моем лице. Ну, разумеется, мне обещан секретный подарок. А если дотянуть до сюрприза не удастся — то я с вашей подачи практически безболезненно перекочую к предкам.
— Там как раз неплохо, мейстер Хельмут свидетель. Только что Рутен для тебя будет, скорее всего, закрыт. Ты это о нем жалеешь?
— Нет, нимало, — Фрейя пожимает тонкими плечиками. — Я его не помню и не чувствую.
— Ох, я перепутала. Верт. Не место, где родилась, а место упокоения.
— Ну и что? Я добрую половину его видела. Кроме разве что Скондии, Готии и морского прибрежья.
— Тогда отчего такой сарказм? А, я поняла.
