Меч Довмонта - страница 17
К князю подскочил тысяцкий Иван Дорогомилов, предводитель псковского ополчения, зашептал просяще:
— Всех посадских побьют, княже! Неужто допустим такое?!
Князь Довмонт молчал, прикрыв ладонью глаза.
Никто лучше Довмонта не знал жестокого закона обороны города. А закон этот гласил, что нельзя отворять ворота, когда враги под стенами, потому что главное все-таки город, а не посад. Лучше пожертвовать посадом, чем рисковать городом. Нет прощения воеводе, который допустил врагов в город, сердобольно желая защитить людей с посада. Большой кровью может обернуться такая сердобольность…
Молчал Довмонт, еще не находя единственно правильного решения, прикидывал: «Главное — бережение града. Никто не осудит меня за осторожность. Но не позор ли оставить без защиты беззащитных? Можно ли на склоне жизни принимать на душу подобный тяжкий грех?»
Задыхался в дыму, истекал кровью посад.
«Почему я медлю? — думал старый князь. — Неужели с годами уходит решимость? Я, всю жизнь отдавший защите Пскова, медлю спасать гибнущих людей его?»
Пронзительный женский крик донесся из темноты, поднялся на немыслимую высоту и вдруг оборвался, как обрезанный.
Князь Довмонт поднялся со скамьи, досадливо оттолкнул локтем кинувшихся помогать холопов, крикнул неожиданно звонким, молодым голосом:
— Выводи конную дружину, тысяцкий! За ворота!
Иван Дорогомилов с посветлевшим лицом кинулся к лазу винтовой лестницы. За ним стремительно покатились вниз, царапая кольцами доспехов тесно сдвинутые каменные стены, сотники конной дружины.
Князь Довмонт опять сел на скамью и замер, весь — напряженное внимание…
Страшен ночной бой в переплетениях посадских улиц, стиснутых глухими заборами, на шатких мостках через ручьи и канавы. Страшен и непонятен, потому что нельзя даже разобрать, кто впереди — свои или чужие, кого рубить сплеча, не упуская мгновения, а кого брать под защиту.
С в о и х псковские дружинники узнавали по белым исподним рубахам, потому что посадские люди, застигнутые врасплох, выбегали из дворов без кафтанов, простоволосые, босые. Своих узнавали по женскому плачу и испуганным крикам детей, потому что посадские люди пробивались к Крому вместе с семьями. И погибали вместе, если топоры и рогатины не могли защитить их от кнехтов.
Ч у ж и х распознавали по отблескам пламени на круглых шлемах, по лязгу доспехов, по тому, как отшатывались они, заметив перед собою всадников с длинными копьями в руках. Дружинники опрокидывали немецкие заслоны, пропускали через свои ряды посадских беглецов и ехали дальше, пока слышны были впереди крики и звон оружия: это значило, что там еще остались свои люди, ждавшие спасения…
Князь Довмонт с высоты башни слушал бой. Именно с л у ш а л, потому что нельзя было увидеть ничего в дымной мгле, окутавшей посад.
Шум боя удалялся, слабел и наконец затих. Что это значило, Довмонт знал: псковская конница прошла посад из конца в конец, и все, кто остался в живых из посадских людей, были уже за ее спиной. Пора отводить дружины, пока немцы не отрезали их от города.
Князь Довмонт приказал трубить отступление.
В распахнутые настежь Великие и Смердьи ворота вбегали люди. Спотыкаясь и путаясь в длинных ночных рубахах, семенили женщины с ребятишками на руках. Мужчины несли на плечах раненых, волокли узлы с добром. Немного их осталось, спасенных от немецкого избиения…
Довмонт понимал, как это трудно — отстоять ворота, если кнехты пойдут по пятам дружинников. Главное — выбрать миг, когда до ворот останется один рывок дружинных коней. Снова доносился с посада шум боя, но теперь он не удалялся от Крома, а приближался к нему, ширился, нарастал. И вот уже видно с башни, как пятятся дружинники из посадских улиц, сдерживая копьями напиравших кнехтов. Князь Довмонт кивнул трубачу:
— Пора!
Коротко и резко прокричала труба.
Дружинники разом повернули коней и поскакали к перекидным мостам через Греблю, отрываясь от пеших кнехтов. Всадники, не задерживаясь, проскальзывали в ворота и сворачивали в узкий охабень,[14] накапливались там, чтобы грудью встретить врага, если кнехты — не приведи господи! — успеют вбежать под башню раньше, чем закроются ворота.
