Меч Довмонта

Художник Спасский И. П.

Непроходимыми лесами покрыта Псковская земля. Только у болотных топей и бесплодных песчаных наносов вдоль рек отступали могучие сосны, открывая путникам невысокое северное небо.

Много рек и речек протекает по Псковской земле. Самая широкая и полноводная река, названная Великой, вливается с юга в Псковское озеро. На этой реке и встал Псков, пригород Господина Великого Новгорода.

Псковский каменный кремль — детинец — возвели на высоком мысу, при впадении в Великую речки Псковы, и назвали его Кромом. С двух сторон прикрывали утюжок Крома обрывистые речные берега, а с третьей — высокая каменная стена, которая тоже имела свое имя — Перша.

Выше Перши был только белокаменный Троицкий собор, стоявший в центре детинца. Собор был виден и из Завеличья, и из Запсковья, и от Спасского монастыря, что при устье речки Мирожи. А с песчаных холмов, которые тянулись вдоль реки Великой ниже города, только кресты Троицкого собора и видны были. Если человек говорил, что видел верх Живоначальной Троицы, это значило, что он побывал в Пскове…

— Се Псков! — сказал бородатый ратник, указывая на блеснувший вдали купол собора. — Скоро приедем, княже.

Молодой воин, ехавший рядом с ним, молча кивнул головой. На голове воина был круглый литовский шлем, из-под которого выбивались длинные русые волосы. Голубые глаза смотрели строго и внимательно, губы твердо сжаты. Это было лицо человека, привыкшего повелевать. На простом суконном кафтане воина поблескивала серебряная цепь, знак высокого княжеского достоинства.

Отставая от передних всадников на несколько шагов, ехали на лошадях еще десятка полтора псковских ратников, вооруженных мечами и копьями.

А еще дальше, растянувшись по дороге беспорядочной толпой, двигались всадники в коротких литовских кафтанах, без оружия. Их было много — две или три сотни.

Литовцы не походили на пленников. Псковская стража не окружала их, а держалась поодаль, возле телег, на которых везли литовское оружие: панцири, шлемы, боевые топоры, копья.

Всадники преодолели холмистую гряду, спустились к речке Усохе. Копыта коней, разбрызгивая неглубокую студеную воду, звонко простучали по речной гальке.

Отсюда виден был весь Псков: каменная громада Перши, деревянные стены Предгородья, а перед ними — дворы смердов и ремесленников, разбросанные по изрезанной ручьями и оврагами зеленой равнине.

— Се Псков! — повторил ратник.

Из ворот Предгородья выехали всадники в цветных плащах, в высоких боярских шапках. Передний — могучий старец с серебряной витой гривной тысяцкого[1] на груди — приветственно поднял руку:

— Будь здрав, князь Довмонт! Добро пожаловать в град Псков!

Два боярина, подъехавшие вместе о тысяцким, слезли с коней, бережно взяли под уздцы княжеского жеребца и повели к мосткам через глубокий ров.

От воротной башни Предгородья вела к Крому длинная неширокая улица. Вдоль улицы теснились квадратные бревенчатые избы ремесленников, приземистые купеческие домины с подклетями для товаров. А над всем этим, поднявшись под самые облака, тяжкой глыбой нависла стена Перши. Казалось, деревянные постройки Предгородья покорно склонились перед каменным величием Крома, навсегда признав его верховодство…

Прохожие поглядывали на всадников дружелюбно, но без любопытства. Трудно было удивить торговый Псков иноземными гостями! К тому же, как сразу отметили опытные купеческие глаза, на этот раз литовцы приехали без товаров. А если так, то торговым людям они без интереса.

У самой Перши, перед оврагом, который псковичи называли Греблей, тысяцкий повернул налево — туда, где возвышалась над рекой круглая Смердья башня.

Довмонт незаметно оглянулся.

Псковская стража заводила телеги с оружием его дружины в ворота Крома. Но Довмонт ни словом, ни жестом не выдал своего беспокойства. Поздно беспокоиться: сейчас он, князь-беглец, в полной власти псковских бояр…

Просторный боярский двор, куда привели на постой литовцев, находился под самой Смердьей башней. Через бойницы было видно все, что делалось здесь, за частоколом, отделявшим двор от улицы. Довмонт понял, что осторожные хозяева на всякий случай приглядывают за литовцами. Что ж, их право — хозяева…