Макомбер вышел из кабинета.
Снова миновал свой дом, направляясь к конторе окружного прокурора. Дородная его жена все еще видна в окне, на подоконнике, и с ее толстых рук все так же скатываются крупные капли пота… Равнодушными глазами она смотрела на мужа, когда он с отрешенным видом проходил мимо; он так же — на нее. Супруги не обменялись ни единым словом, не подарили друг другу и тени улыбки. К чему все эти слова, улыбки? До чего надоели друг другу за последние двенадцать лет — ни к каким речам не тянет, да еще в служебное время. С важным видом он прошагал мимо нее, чувствуя, как все больше накаляются от жары подошвы ботинок, как усталость охватывает его толстые ноги, поднимаясь до самого таза. В Голливуде совсем другое дело: там он шел бы не как толстый, грузный человек, с одышкой, а твердой, легкой походкой, прислушиваясь к привлекательному, зовущему постукиванию женских высоких каблучков — их там на улицах не счесть… Немного он прошагал с закрытыми глазами, потом резко свернул на главную улицу Гэтлина, штат Нью-Мексико.
Приблизился к громадному зданию в греческом стиле, построенному для графства Гэтлин. В тихих мраморных холлах так прохладно даже в эту адскую жару, в разгар дня; он все оглядывался, чуть слышно повторяя:
— Девяносто долларов! Девяносто вонючих долларов!
Перед дверью с табличкой «Окружной прокурор» остановился, постоял несколько секунд, чувствуя, как нарастает возбуждение — и тут же спадает, словно морская волна. Открывая дверь, почувствовал, что круглая ручка повлажнела от его потной ладони. Вошел в вестибюль небрежно, стараясь выглядеть как человек, выполняющий вовсе не личное, а важное государственное дело.
Дверь в кабинет прокурора чуть приоткрыта: через щель он увидел его жену — стоит перед ним вся в слезах, а он ее уговаривает:
— Ради Бога, Кэрол, неужели ты такая бессердечная? Разве я создаю впечатление человека, набитого деньгами? Ну, отвечай: похож я на толстосума?
— Мне ведь ничего особенного не нужно, — упрямо канючила она. — Речь о коротеньких каникулах — всего три недели, не больше. Я уже не в силах выносить эту жару — здесь горячее, чем в преисподней! Проведу здесь еще неделю — так просто лягу и умру. Ты этого хочешь? Чтобы я легла и умерла? Принуждаешь меня жить в этом аду, так, выходит, мне и умирать здесь? — И вновь дала волю слезам, потряхивая красивыми белокурыми кудрями.
— Ладно, успокойся, — смилостивился окружной прокурор. — О'кей, Кэрол. Давай, действуй! Иди домой, собирай вещи. Только прекрати реветь — ради всех святых, прекрати!
Она бросилась к мужу, чмокнула в щеку и выбежала из кабинета, пронесясь мимо Макомбера. Прокурор опередил ее, открыв перед ней двери в вестибюле. Она вновь поцеловала его в щеку, каблучки застучали по мраморному холлу… Закрыв дверь, прокурор устало прислонился к ней спиной.
— В Висконсин ей нужно, — объяснил он Макомберу. — У нее там знакомые. Ну, там большие озера, прохлада… А вам что угодно?
Макомбер все объяснил ему — о Брисбейне и Лос-Анджелесе, о растраченных фондах шерифа и о том, как отнесся к ним казначей графства. Окружной прокурор, присев на скамью у стены, слушал его с низко опущенной головой.
— Ну а от меня что требуется? — поинтересовался он, когда Макомбер закончил.
— Этот Брисбейн — опасный преступник: он должен провести ближайших пятнадцать лет за решеткой, никакого сомнения, — если только мы его доставим сюда. И известный преступник. В конце концов, нельзя же экономить каких-то девяносто долларов на правосудии. Если вы что-то скажете от своего имени, заявите протест…
Окружной прокурор все еще сидел на скамье не поднимая головы, руки безвольно сложены на коленях.
— Послушайте, все здесь только и мечтают, как бы потратить деньги, уехать куда угодно, куда глаза глядят, только не оставаться в этом ужасном Гэтлине, штат Нью-Мексико. Знаете ли вы, сколько стоит, например, отправить мою жену в Висконсин на три недели? Триста долларов! Можете себе представить?
— Но здесь совсем другое дело, — мягко и спокойно, веско, как ему казалось, возразил Макомбер. — Это касается вашей репутации — стопроцентное осуждение.
