— Хэлло! Это Свонсон?
Макомбер вдруг почувствовал, как у него задрожали ноги.
Сидеть на стульчике и слушать разговор шерифа по телефону терпения не хватало. Он встал, медленно, через заднюю комнату прошел в туалет. В кабинке, закрыв дверь на крючок, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вот как, оказывается, он выглядит! Вот что сделали с ним двенадцать лет службы, бесконечные препирательства с женой… В кабинет он вернулся с абсолютно равнодушным видом.
— Хорошо, хорошо, — басил шериф в трубку, — вы не можете держать его два месяца. Знаю, что тюрьма переполнена. Что это противоречит конституции. Знаю… Но я просил вас, умолял, ради Христа. Всего лишь мое предложение. Мне очень жаль, что он орет как полоумный. Но разве я виноват в этом? Вы бы и сами разорались, засади вас на пятнадцать лет в тюрьму. Только пока не орите, не выходите из себя, ради Христа! Знаете, во что обойдется этот наш телефонный разговор графству Гэтлин? В миллион долларов, никак не меньше! Ладно, перезвоню. Хорошо, я сказал, хорошо! — И положил трубку; посидел с усталым видом, разглядывая свою расстегнутую наполовину ширинку; вздохнув, привел брюки в порядок. — Ну и город, этот Лос-Анджелес! — с укором покачал головой. — Меня так и подмывало послать его к черту! Зачем мне волноваться, гробить свое сердце, приближать себя к могиле из-за какого-то негодяя, который проник в товарный вагон?
— Речь идет об известном преступнике, — осторожно настаивал Макомбер. — У нас его дело, мы все о нем знаем. — Он старался говорить не выказывая волнения, но голос у него слегка дрожал. — Правосудие есть правосудие!
Шериф печально поглядел на него.
— Глас совести. Шериф, Макомбер, не имеет ничего против. Готов дать зеленый свет.
— Ну а мне-то что? Просто я хочу закрыть дело, вот и все.
Шериф снова повернулся к телефону.
— Ну-ка, соедините меня с финансовым управлением графства. Да, с казначеем. — Он сидел, прижав трубку к мясистому уху и поглядывая на Макомбера.
Макомбер подошел к двери, снова выглянул на улицу: в окне его дома, через дорогу, — жена. Сидит, облокотившись на подоконник, с полных ее рук срываются крупные капли пота… Он отвернулся.
Далекий, еле доносящийся голос шерифа — разговаривает с казначеем графства. А вот голос казначея отлично слышен в трубке — становится все громче, уже какой-то механический.
— Все только и тратят деньги! — визжал он в приступе гнева. — Никто их не приносит, только все тратят! Буду счастлив, если к концу месяца наскребу себе на зарплату. А вам вдруг потребовалось девяносто долларов на увеселительную поездку в Лос-Анджелес, чтобы доставить оттуда ворюгу, который спер на девять долларов подержанных товаров! Да черт с ним! Повторяю — черт с ним!
Макомбер поспешил засунуть руки в карманы, чтобы никто не заметил, как жилы у него вздулись от возмущения, — этот казначей еще бросает трубки… С равнодушным видом он смотрел, как шериф осторожно положил трубку на место.
— Вот, Макомбер. — Шериф чувствовал на себе пристальный, обвиняющий взгляд подчиненного. — Боюсь, Джоан Кроуфорд придется и в этом году обойтись в Голливуде без вас!
— Наверняка на киностудиях объявят по этому случаю траур, — съязвил второй заместитель.
— Лично я в этом совершенно не заинтересован. — Макомбер старался не терять самообладания. — Боюсь только, кое-кто от души посмеется, узнав, что по приказу шерифа известный преступник отпущен на свободу, будучи уже задержанным.
Шериф резко вскочил со стула.
— Ну и что ты предлагаешь? Что, по-твоему, я должен сделать? — Он закипал негодованием. — Может, самому напечатать девяносто долларов? Или поговорить с властями штата Нью-Мексико?
— Это не мое дело, — холодно возразил Макомбер. — Просто мне казалось, не имеем мы права давать преступникам возможность посмеяться над правосудием здесь, в Нью-Мексико.
— Ладно, согласен! — заорал шериф. — Ну, предприниму что-нибудь! Иди, действуй! Я должен перезвонить им не раньше шести. В твоем распоряжении три часа, чтобы восстановить справедливость, чтобы восторжествовало правосудие! Я умываю руки. — И снова уселся, расстегнул три пуговицы на ширинке, положил ноги на крышку стола. — Если тебе так дорога полицейская честь — устраивай все сам, как хочешь.
