Здесь Мефистофель выступает как подчиненный и служитель Бога, и такая трактовка не противоречит Библии. В Ветхом Завете мы явственно различим тенденции использования Богом злых сил для своих целей (например эпизод с медным змеем – Числа гл. 21), и даже внедрение в сознание своего народа обряда принесения жертв злым силам (это о козле отпущения – Левит гл. 16). Это более древний пласт верований и отношений Бога и падших ангелов (уходящий корнями в вавилонские и еврейские мифы), которые претерпевают существенные изменения в Новом Завете.
Но Господь предполагает одно, а Мефистофель думает другое. Мефистофель считает, что он, как часть тьмы, главнее Бога – выражающего собой свет:
«Надменный свет, что спорить стал с рожденья
С могучей ночью, матерью творенья.
Но все ж ему не дорасти до нас!»
Противопоставление позиции Мефистофеля Богу возводит первого в ранг богоборца, что роднит его с Прометеем. Не случайно Гёте писал драму о Прометее одновременно с Фаустом. А если учесть слова Гете о том, что и Фауст и Мефистофель – воплощение разных граней его собственного «Я», то мы поймем – это борьба двух составляющих души человека (противостояние сознания подсознанию).
Но вернёмся к Булгакову. Как мы уже видели Мастер и Маргарита так же составляют две тенденции души самого писателя, и более того – в этой душе есть место и мотивам, представленным Воландом. Если опять обратится к нумерологии, то увидим, что имя Воланд выражено числом 8, вибрирующим с понятием «неожиданность». Но при чем же здесь составляющая души Булгакова? А вот при чем – в романе на визитке Воланда его имя начиналось с W, а значит и читать и считать надо имя как Woland, вот здесь-то нас и ждет неожиданность, так как это имя выражается числом 6. Тем же числом что у Мастера и у Маргариты.
Булгаков, в своем произведении не обостряет богоборческих тенденций, но устами Воланда недвусмысленно заявляет о невозможности существования света без сопровождения тени, а добра без противопоставления злу (гл 29):
«Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом (спрашивает Воланд у Матвея – ученика Христа): что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?» Такой вот своеобразный дуализм.
И даже звучит, хоть и замаскированная внешне, тема подчинения сил зла Божественному замыслу. Матвей, от имени Христа, высказывает одну просьбу, а в ответ: «Передай, что будет сделано, – ответил Воланд...»
Так кто ж такой Воланд? Не хочу, да это и не надо (тайна должна оставаться Тайной), ставить всех точек над i, но главное в том, что как Гёте, так и Булгаков хотят предостеречь нас от тривиального взгляда на своего героя как на Дьявола.
В частности Воланд - идеологически - это воплощение борьбы, но борьбы диалектической (вспомним единство и борьбу противоположностей). За истину надо бороться, но бороться путем её отрицания. Без борьбы всё остановится и умрет, а без отрицания всё перейдет в восхваление и диктат одной идеи.
Не об этом ли в своё время писал и Мережковский (Христос и Антихрист):
«Я Зло, Я восстал. На Того, Кому я равен. Он хотел быть одним, но нас – двое...». Только сосуществование и борьба противоположностей делает возможным Жизнь. Это понимал и Гёте, и Булгаков да не только они, но я хочу сказать, что это же надо помнить и нам: жизнь не очерчивается черным и белым, не укладывается в «да» и «нет»... она где-то посредине...
Данное сравнение предпринято с целью, что бы в дальнейшем легче было понимать природу Воланда. Тем более, что Воланд не канонический Дьявол, но воспринял многие его черты. Эти черты, видимо, остались от первых набросков романа, где Воланд именовался Фаландом – падшим.
Булгаков показывает (раскрывает) Воланда как хитреца и искусителя, который лишь обвиняет человека перед Богом, но сам всегда подчиняется Божественной воле и является орудием скрытого от внимания людей Божественного Провидения. Такой взгляд на Темную силу присущ раннему христианству.
