- Pourquoi pas[143], - отвечала ему ужаснейшим прононсом Клавская и пододвинулась к одной стороне саней.
Сенатор сел с ней рядом, и лошади понесли их по гладким улицам губернского города. Когда они проезжали невдалеке от губернаторского дома, то Клавская, все время закрывавшая себе муфтой лицо от холода, проговорила негромко:
- Заедемте, пожалуйста, к дяде позавтракать!.. Он очень, бедный, расстроен и будет утешен вашим визитом... Повар у него отличный!
Сенатор на первых порах поморщился немного.
- Я очень уважаю вашего дядю, и мне от души его жаль, но заезжать к нему, comprenez vous[144]... Он губернатор здешний, я - ревизующий сенатор.
Говоря это, он, кажется, трепетал от страха, чтобы не рассердить очень своим отказом Клавскую.
- Полноте, что за мелочи! - возразила она ему убеждающим и нежным тоном. - Кого и чего вы опасаетесь? Если не для дяди, так для меня заедемте к нему, - я есть хочу!
- Извольте, извольте!.. - не выдержал долее граф. - Я для вас готов быть у старика... Он, я знаю, не так виноват, как говорят про него враги его.
- Ах, он ангел! - воскликнула Клавская. - И если за что страдает, так за доброту свою!.. - присовокупила она и остановила муфтой кучера у губернаторского подъезда.
Сенатор выскочил из саней первый, и в то время, как он подавал руку Клавской, чтобы высадить ее, мимо них пронесся на своей тройке Марфин и сделал вид, что он не видал ни сенатора, ни Клавской. Те тоже как будто бы не заметили его.
Егор Егорыч, чтобы размыкать гложущую его тоску, обскакал почти весь город и теперь ехал домой; но тут вдруг переменил намерение и велел кучеру везти себя к губернскому предводителю, с которым ему главным образом желалось поделиться снова вспыхнувшим в его сердце гневом. Услыхав от лакея, что Крапчик был еще в спальне, Егор Егорыч не стеснился этим и направился туда. Губернский предводитель в это время, сидя перед своей конторкой, сводил итоги расходам по вчерашнему балу и был, видимо, не в духе: расходов насчитывалось более чем на три тысячи. Марфин влетел к нему, по обыкновению, вихрем, так что губернский предводитель немножко даже вздрогнул.
- Какими судьбами? - произнес он.
Марфин бросил небрежно свою шапку на диванчик и принялся ходить по комнате.
- Сейчас я был у сенатора и убедился, что он старая остзейская лиса и больше ничего! - сказал он.
- Стало быть, вы объяснялись с ним о чем-нибудь? - спросил губернский предводитель со свойственным ему в известных случаях любопытством.
- Объяснялся... Граф сам первый начал и спросил, что за человек губернатор? Я говорю: он дрянь и взяточник!
Губернский предводитель с удовольствием усмехнулся.
- Что же граф на это?
- Граф говорит, что нет и что он об губернаторе слышал много хорошего от людей, не принадлежащих к вашей партии!
- Моей партии? - переспросил губернский предводитель с недоумением и отчасти с неудовольствием.
- Ну, вашей, моей, как хотите назовите! - кипятился Марфин. - Но это все еще цветочки!.. Цветочки! Ягодки будут впереди, потому что за пять минут перед сим, при проезде моем мимо палат начальника губернии, я вижу, что monsieur le comte et madame Klavsky[145] вдвоем на парных санях подкатили к дверям его превосходительства и юркнули в оные.
Губернский предводитель развел руками.
- Странно!.. - сказал он. - Граф до сегодня был у губернатора всего один раз, отплачивая ему визит.
- Но я не лгу же это и не выдумываю!.. Я собственными глазами видел и monsieur comt'a и Клавскую, и это им даром не пройдет!.. Нет!.. Я завтра же скачу в Петербург и все там разблаговещу, все!..
Губернский предводитель соображал некоторое время.
- Не советую, - проговорил он, - это будет слишком поспешно с вашей стороны и бесполезно для самого дела!
- Но вы в этом случае - поймите вы - совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже говорит, что я слишком спешу, и все убеждал меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию тем, что прислал его к нам на ревизию; а я буду там доказывать, что господин граф не годится для этого, потому что он плотоугодник и развратник, и что его, прежде чем к нам, следовало послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
