Самой характерной чертой оделяющей членов Ордена от представителей русского образованного слоя является тоталитарность их миросозерцания. Отмечая характерные признаки миросозерцания основателя Ордена Н. Бердяев писал: «Белинский, как типичный русский интеллигент, во все периоды стремился к тоталитарному миросозерцанию».
«Он был нетерпим и исключителен, как все увлеченные идеей русские интеллигенты и делил мир на два лагеря» («Русская Идея», страница 60–61).
Белинский однажды заявил: «Мы люди без отечества — нет хуже, чем без отечества; мы люди, которых отечество — призрак, — и диво ли, что сами мы призраки, что наша дружба, наша любовь, наши стремления, наша деятельность — призрак». Беспочвенность, как самую характерную черту интеллигенции, отмечает и Бердяев во многих своих книгах. Вот несколько его таких высказываний: «Раскол, отщепенство, скитальчество, невозможность примирения с настоящим, устремленность к грядущему, к лучшей, более справедливой жизни — характерные черты интеллигенции».
«Интеллигенция не могла у нас жить в настоящем, она жила в будущем, а иногда в прошедшем». «Интеллигенция была идеалистическим классом, классом людей целиком увлеченных идеями и готовыми во имя своих идей на тюрьму, каторгу и на казнь».
Интеллигенты в своих наиболее радикальных слоях не имели почти точек соприкосновения ни с русским прошлым ни с настоящим. «Для интеллигенции, — указывает Бердяев, — характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями». «Интеллигенция жила в расколе с окружающей действительностью, которую считала злой, и в ней выработалась раскольничья мораль. Крайняя идейная нетерпимость русской интеллигенции, была самозащитой: только благодаря своему идейному фанатизму она смогла выдержать преследования и удержать свои черты».
Точно такую же характеристику дает интеллигенции и Г. Федотов в статье «Трагедия интеллигенции» («Новый Град»): У интеллигенции «Идеал коренится в «идее», в теоретическом мировоззрении, построенном рассудочно и властно прилагаемые к жизни, как ее норма и канон. Эта «идея» не вырастает из самой жизни, из ее иррациональных глубин, как высшее ее рациональное выражение. Она как бы спускается с неба, рождаясь матерью землей». «Говоря простым языком русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающие определения. Они не вымышлены, а взяты из языка жизни: первое, положительное, подслушано у друзей, второе, отрицательное, у врагов (Страхов). Постараемся раскрыть их смысл.
Идейность есть особый вид рационализма, этически окрашенный».
«К чистому познанию он предъявляет, по истине, минимальные требования. Чаще всего он берет готовую систему «истин», и на ней строит идеал личного и общественного (политического) поведения. Если идейность замещает религию, то она берет от нее лишь догмат и святость: догмат, понимаемый рационалистически, святость — этически, с изгнанием всех иррациональных, мистических или жизненных основ религии. Догмат определяет характер поведения (святость), но сама святость сообщает системе «истин» характер догмата, освящая ее, придавая ей неприкосновенность и неподвижность. Такая система не способна развиваться. Она гибнет насильственно, вытесняемая новой системой догм, и этой гибели идей обыкновенно соответствует не метафорическая, а буквально гибель целого поколения».
«Русское слово «интеллигенция», — пишет известный меньшевик Дан в «Прохождении большевизма», — обозначает не профессиональную группу населения, а особую социальную, объединенную известной политической солидарностью» (стр. 32).
«Интеллигент, — пишет проф. В. Вейдле в «Три России», — одинаково не признавал своим человеком, не разделявшего его политических идей и человека безразличного к политическим идеям. У Врубеля, Анненского или Скрябина могли быть (как впрочем, и, у любого бюрократа) интеллигентские черты, но классический интеллигент не счел бы этих людей своими и окончательно отшатнулся бы от них, если бы мог поставить им на вид малейшую политическую ересь — подобно тому, как достаточно было профессору не высказать одобрения студенческой забастовке, чтобы его отчислили от интеллигенции… К духовной свободе относилась враждебно, как большая часть бюрократии, так и большая часть интеллигенции».
