Но следом вспоминал, что она — богатая наследница, как шепнули ему доброжелатели на том балу, где Лиза удостоила его чести и трижды приняла приглашение на танец. Алексей сжал руку: в ладони до сих пор жило ее теплое прикосновение. Ему хотелось целовать ее пальцы, опуститься перед ней на колени, потому что впервые в жизни Кузминский видел олицетворенную чистоту. Во взгляде ее не было ни отблеска той порочности, которая так и сквозила в других молодых особах, сколь бы невинными они ни считались. Он допускал, что в ее жизни тоже были эпизоды, о которых не говорят вслух. Возможно, Лиза уже была влюблена раньше и даже целовалась с кем-нибудь, вверяя все свое юное тело опытным рукам. Но это не замутило ее души, отсвет которой Алексей видел в ее серых глазах. Спокойных и чистых, как два озера. В мире не могло быть других подобных глаз.
Было бы преувеличением сказать, что Алексей думал о Лизе Перфильевой днем и ночью. Но память о ней жила в его душе солнечным лучиком, который помогал ему выбираться из тоски. Не давалась роль, он не улавливал ее характер, не мог найти нужную интонацию, и тогда начинал выходить из себя, злиться на весь белый свет. И вдруг вспоминал — ни с того ни с сего, — что на этом свете живет удивительный человек, способный смотреть на мир с приязнью и любовью. Самая чудесная девушка…
На этот раз Кузминский вспомнил о ней уже в ресторане, принимая поздравления с неслыханным успехом. Темноволосый молодой человек с аккуратными усиками быстро взглянул ему в глаза и, выпалив: «Поздравляю вас, господин Кузминский! Вы были лучше всех!» — отошел в сторону. Алексей же застыл, будто обожженный изнутри: «Это же ее глаза!»
— Кто вы? — против воли вырвалось у актера, но его никто не услышал.
«И, слава Богу! — подумал он. — Что за глупости лезут в голову?!»
Ему вспомнилось, что у Лизы был брат-близнец, ему даже показывали его, но Кузминский наверняка помнил, что тот был светловолосым, как и сестра.
Он отыскал взглядом поразившего его молодого господина в дорогом фраке — очевидно, тот был на премьере. Ну конечно, ежели сказал, что Кузминский был лучше всех… Может ли у Перфильева-старшего отыскаться еще один отпрыск? Почему же тогда о нем никто не упомянул на том балу? Какой-нибудь незаконнорожденный сын?
Его сердце дрогнуло сочувствием. Таким, как этот молодой человек, нелегко живется на свете. Каково бы ни было их имущественное положение, они обречены чувствовать себя изгоями, которых с неохотой допускают в высший свет. Как и актеров, талантом которых общество может восхищаться, но вот принимать их, как равных, да еще и заключать с ними брачные союзы — это уж, позвольте! Моветон, господа!
Издали улыбнувшись юноше, Кузминский подошел поближе:
— Мы где-то встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым.
— Нет-нет, — отозвался тот как-то испуганно. — Мы никогда не встречались.
— Вы уверены? Простите, не знаю вашего имени-отчества…
— Андрей Александрович Зыков. — Он слегка наклонил голову, поразив Алексея пышностью черной шевелюры.
— Ну, вы-то, я думаю, знаете меня, раз вы с нами.
Зыков прерывисто, немного по-женски вздохнул:
— Кто же вас не знает, Алексей Константинович! Я хотел вам сказать, что сегодня вы играли просто потрясающе!
Не слушая его восклицаний, Кузминский повторил:
— Зыков, Зыков… Нет, мы действительно не встречались. Не припомню… А вы случайно не состоите в родстве с некими Перфильевыми из Тверской губернии.
По-юношески нежные щеки Андрея внезапно зарделись:
— А… А почему вы спрашиваете?
— Так вы родственники! — обрадованно воскликнул Алексей. — Не случайно же мне показалось, что вы так похожи на… Так вы действительно в каком-то свойстве с теми Перфильевыми?
— Я… да… — заикаясь, произнес Зыков и опустил голову.
Сжалившись, Алексей перевел разговор на сегодняшнюю премьеру, а про себя подумал: «Похоже, и в самом деле — незаконный сын. Иначе чего бы он так смутился? Ему неловко говорить об этом. Уж не стану пытать». Новая тема постепенно заставила Зыкова расслабиться, и он стал отпускать остроумные и точные замечания по поводу игры некоторых актеров. Алексей смеялся от души: «А ведь верно! Прямо в точку!»
