По пути нам никто не встретился. Чары Луны, освободившие тронный зал от «посторонних», действовали по-прежнему. Мы остались одни в нашем пустынном мире. Секенра заинтересовало, была ли использована манипуляция со временем, примененная отцом, когда тот перемещал дом. А может быть, все происходящее займет в реальном мире всего несколько секунд, и события развиваются настолько быстро, что глаз стороннего наблюдателя, не чародея, просто не в состоянии уследить за ними?
Да, дитя, что-то в этом роде, — подумал Орканр. — Именно.
Секенру страшно хотелось расспрашивать его и дальше, но у Орканра не было времени для пустой болтовни. Слишком много ему надо было обсудить с поверженным врагом. Секенру доставались лишь обрывки чужих воспоминаний. Я стал простым пассажиром его разума, и все, что мне оставалось, это заново переживать с ним самые яркие мгновения его жизни: лазурная голубизна неба, спокойный день, посвященный рыбалке на реке, страницы книги, которую он читал, страшная смерть, на которую он обрек смертельного врага царя Сестобаста. В его мыслях я с удивлением обнаружил легкую грусть, ностальгию по тем временам, когда Орканр считал, что помирился с Луной, когда они едва не стали друзьями. Затем — вспышка гнева, воспоминание о том, как он забыл об осторожности и позволил Луне заманить себя в ловушку.
Орканр знал, что он должен сделать. У него мелькнула тень сожаления, но это была всего лишь тень.
И вот уже Орканр стоит в вечной тьме под Городом-в-Дельте, где в первые дни существования этого мира гнездились драконы, но потом они пали от рук полубогов и героев. Эти пещеры были выжжены в живом камне дыханием драконов, здесь большинство их пало от мечей героев. В свете, лившемся из головы Луны, открылись белые колонны, поднимавшиеся в непроницаемый мрак. Это были драконьи зубы. Гигантские белые арки, смыкавшиеся у нас над головами, были ребрами хищных чудовищ, а круглые плоские камни, сверкавшие вдоль дороги — чешуей давно вымерших тварей.
Лишь чародей мог найти дорогу в это место. Магия закрывала его от глаз простых людей.
Здесь влачили свое жалкое существование мертвые, изгнанные с Реки — их ссылка могла длиться несколько веков по человеческим меркам, но была лишь кратким мигом для Сюрат-Кемада.
Пользуясь головой Луны, как фонарем, Оркарн, по колено в пыли — прахе драконов, прокладывал себе дорогу среди каменных саркофагов и расписных футляров мумий.
Секенру казалось, что он заперт в комнате на верхнем этаже дома и подслушивает обрывки разговоров в комнате внизу, но Орканр прекрасно слышал призраков, заточенных здесь мертвецов, они умоляли его освободить их, проклинали его или просто бессвязно бормотали что-то. С некоторыми из них Орканр говорил очень долго.
Здесь была сокрыта тайная, известная лишь чародеям Дельты кладовая разумов погибших чародеев, царей и философов, мужчин и женщин, по большей части проклятых за свои преступления, но полезных, чрезвычайно полезных для чародеев следующих столетий.
Мы вскрыли саркофаг мумии, изрядно удивив вывалившуюся оттуда компанию вурдалаков. При первых проблесках света они моментально расползлись по углам — голые изможденные создания с белой, как у рыб, кожей и чудовищными золотыми глазами, напоминавшими погребальные диски. Орканр обнаружил, что вурдалаки выели у мумии глаза. Он наклонился и выдыхал огонь изо рта — моего рта — пока труп не сгорел дотла. Не осталось даже костей. Я, Секенр, оглянулся вокруг в поисках призрака, намереваясь рассказать ему, как добраться до Реки и Царства Мертвых, но тот уже сбежал. Орканр пожал плечами и пошел дальше.
Мы снова долго шли, страшно долго, но благодаря пылавшему внутри тела огню ни малейшего признака усталости не ощущалось. Луна тихонько хныкал. Время от времени он причмокивал губами. Но заговорить он больше так и не попытался. Мне кажется, он окончательно лишился остатков разума, когда решил, что попал в руки сумасшедшего. Орканра это страшно забавляло.
Наконец мы остановились перед саркофагом, намного превосходящим остальные в размерах и более пышно украшенным — он по-прежнему оставался ярким и блестящим несмотря на все минувшие века. По бокам его сверху вниз вились рельефные изображения змей, желтовато-зеленых на черном деревянном фоне.
