Орвелл, вслед за Замятиным, видит главную черту тоталитарного государства в ликвидации свободы: «Тоталитаризм ликвидировал свободу мысли в размерах неслыханных никогда раньше». В июне 1941 г. Орвелл формулирует фундаментальный принцип тоталитаризма: «Важно понять, что контроль мысли не только негативен, он и позитивен. Он не только запрещает выражать — или думать — некоторые мысли, он диктует что вы должны думать, он создает для вас идеологию, он стремится управлять вашей эмоциональной жизнью и устанавливает кодекс поведения».
Семь лет спустя писатель в романе о будущем обозначает этапы человеческой истории: «Формулой прежнего деспотизма было: „Ты не смеешь!“ Формулой тоталитаризма: „Ты обязан!“ Наша формула: „Ты есть“. Это высшая ступень тоталитаризма: ты есть, следовательно тебя нет. Ты есть только в той степени, в какой ты подчиняешься обязательному кодексу поведения, в какой ты стал молекулой „единого, миллионнорукого тела“».
Идеал этот еще не был достигнут. И это привело, как выражается американский советолог Джерри Хаф к «нарастанию недовольства моделью тоталитаризма». Он имеет в виду экспертов по Советскому Союзу. Сам он в книге, выпущенной под маркой уважаемого Гарвардского университета и предназначенной быть руководством для американских студентов, излагает свой концепт следующим образом: «После смерти Сталина произошли фундаментальные изменения в природе советской политической системы… Идеология стала менее жесткой и менее оптимистической относительно возможности улучшить человека; диктатор больше не доминирует над своими подчиненными как во времена Сталина, а партия приобрела более массовый характер…; роль тайной полиции была резко ограничена и самовольный террор исчез…; контролируемые центром средства коммуникации стали более открыты для иконоборческих идей, а частично открытие железного занавеса позволило еще большему количеству неортодоксальных идей достичь большого количества граждан». Констатация всех этих фактов, существовавших лишь в воображении автора, позволила ему сделать вывод: Советский Союз продвинулся в направлении «институционального плюрализма».
Рассуждения и выводы Джерри Хафа заслуживают внимания, поскольку отражают упорное нежелание многих западных экспертов считаться с советской реальностью, а также их категорический отказ пользоваться понятием «тоталитаризм». Тот же Хаф приводит примеры замены неприятного слова другими: «административное общество», «управляемое общество», монистическая система» и т. д. и т. п.
Между тем, достаточно присмотреться к определению тоталитарного государства, данному «Большой советской энциклопедией» в 1977 г., чтобы исчезли сомнения и иллюзии, относительно модели советского государства: «Тоталитарным государствам и режимам свойственны огосударствление всех легальных организаций, дискреционные (законом не ограниченные) полномочия властей, запрещение демократических организаций, ликвидация конституционных прав и свобод, милитаризация общественной жизни, репрессии в отношении прогрессивных сил и инакомыслящих вообще».
Точность описания советской модели настолько очевидна для советских идеологов, что в очередном издании «Краткого политического словаря», опубликованном в 1983 г. после избрания Андропова генеральным секретарем, определение «БСЭ» повторено дословно, с одной, однако, купюрой. Выброшено упоминание о преследовании инакомыслящих. Между 1977 и 1983 г. в перечне врагов советской власти появилось новое клеймо: диссидент. В «Кратком политическом словаре» имеется статья о диссидентах, которые называются также — инакомыслящими. Включение этой статьи заставило подвергнуть цензуре статью о тоталитарном государстве.
Проблема тоталитарного государства сводится к вопросу о власти: кто осуществляет тоталитарную власть? В годы, когда действовали Сталин, Гитлер, Мао, ответ казался простым. Многие историки отвечали: власть партии — условие тоталитаризма. Эту точку зрения высказывал и Орвелл. Известный историк КПСС Леонард Шапиро выражает сомнение. Он пишет: «Ведь Сталин уничтожил партию как институт и подорвал ее монопольную власть…»
