— Да что же я могу добавить? — развела руками Маруся. — Василий Игнатьевич, наверное, все уже рассказал…
— И все же прошу вас уделить мне немного времени, — сказал Борейко, окидывая Марусю цепким взглядом.
Но «немного» не получилось — следователь оказался дотошным и продержал Машу до глубокой ночи.
— Скажите, — спросила она, глядя, как тот тщательно складывает свои бумаги, — Медведеву больше ничего не угрожает?
— А кто он вам? — полюбопытствовал Борейко.
— Мне? — покраснела Маруся. — Никто. Я просто интересуюсь, поскольку некоторым образом оказалась причастна…
— Понятно, — усмехнулся тот. — Не переживайте. Вернул Медведев все свои капиталы. Правда, не в полном объеме. Но, если я правильно его понял, быстро наверстает упущенное…
«Дурак ты, Борейко, — подумала Маруся, — и уши у тебя холодные».
Утром следователь встал рано, выпил чаю и на своей «Волге», которую на ночь оставил на горке, подвез Марусю до школы. По дороге прихватили Юрку с Галей. А когда машина заворачивала на проселок, фары выхватили из темноты мужскую фигуру на обочине. И Маруся узнала Монина.
Весь день сыпал — не таял спорый снежок, укрывая стылую землю долгожданным белым одеялом. И Юрка сказал, что снега в этом году, по всем приметам, «будет маха», что означает «много».
К вечеру небо очистилось, высыпали звезды, снег аппетитно хрустел под ногами, и Маруся, быстро шагая, с наслаждением вдыхала морозный воздух.
Сзади раздались приближающиеся шаги, и она напряглась. Страх перед нагоняющим человеком жил в ней с той кошмарной ночи, когда она, уже будучи замужем, возвращалась с затянувшейся студенческой вечеринки, и Роман, видимо, уязвленный ее долгим отсутствием, не вышел встречать к метро.
Стояла неправдоподобная для большого города тишина, фасады безмолвных домов светились редкими окнами, и гулко звучали шаги идущего следом человека.
Он напал на нее, когда она завернула за угол и до родного подъезда оставалось всего метров триста. Зажал рот твердой ладонью, и перед ее распахнутыми в ужасе глазами блеснуло лезвие ножа. Спас Марусю сосед, гулявший в это позднее время со своей овчаркой. Он закричал, собака залаяла, и мерзавец исчез, растворился в темноте, как ночной кошмар…
Конечно, здесь у них тихо, но ведь все когда-то случается в первый раз. Маруся резко повернулась, готовясь дорого продать свою жизнь, и увидела Монина.
— Фу-у, — шумно перевел он дыхание. — Думал, не догоню. Я ведь тебя ждал у школы. Уж как ты проскочила — не пойму.
— А зачем вы меня ждали? — удивилась Маруся.
— Ну как же? Что ж ты тут одна шаришь по ночам?!
— Да какая же ночь? Семь часов!
— А темно-то как? Ты женщина молодая, беззащитная. Я решил тебя провожать.
— Да Бог с вами, Григорий! — опешила Маруся. — Что это вам в голову взбрело? Не станете же вы каждый вечер…
— Так точно. Слово Монина — закон: сказано — сделано!
— Нет, нет, нет и еще раз нет! — заволновалась Маруся, представив на минуточку, во что превратится ее жизнь. — Я вам категорически запрещаю…
— Ой-ей-ей! Какие мы строгие! — обнажил Монин в улыбке желтые прокуренные зубы. — А сама небось рада до смерти, что мужик рядом будет…
И он действительно каждый вечер начал провожать Марусю до дома. Она шла рядом, слушая вполуха его излияния о давней героической службе в милиции. По рассказам Монина выходило, что это под его мудрым руководством разрабатывались хитроумные операции по поимке матерых преступников, что это именно он возглавлял группы захвата и первым врывался в воровские малины, сжимая холодную сталь пистолета, он первым бесстрашно бросался на опасных рецидивистов и беспощадно пресекал любые нарушения закона.
И что он получил взамен, горько вопрошал Монин. Интриги, жгучую зависть бездарных и трусливых коллег и, как результат, изгнание из милицейских рядов! Вот потому у нас и расцветает преступность, что лучших, талантливых гонят взашей, а их места занимают тупые служаки, которые только и умеют лебезить перед начальством.
От соседки Евдокии Самойловой, по прозванию Хохотушка, Маруся знала, что Монин убил человека — то ли жену, то ли собутыльника — она не уточняла за отсутствием интереса, долго сидел в тюрьме, а выйдя, приехал к матери в Сельцо. Мать давно умерла, а Григорий работал пастухом и стремительно спивался.
