— Верно. Царица. Не раз в Москве видел. Скажи хоть слово, княгинюшка.
— Жалко мне тебя,—не глядя на атамана, произнесла Соло- мония.— Пропащий ты человек. Впереди у тебя плаха.
— Это ты, царица, напрасно. Впереди у меня воля, и жалеть меня не след. Ты себя пожалей.
— Не твоего ума дело! — Царица сдернула с пальцев перстни, быстро вынула серьги, сорвала ожерелье и протянула атаману.— На, бери и пропусти. Не до утра же нам тут стоять.
Атаман взял драгоценности, подкинул их на ладони и, опустив в широченный карман, крикнул:
— Эй, соколики, повозку пропустить! — Пока люди растаскивали завал, бородач подошел к Аказу.— Ну, воевода, прости за задержку. Пищали мы твоим воям отдадим, бо у нас зелья для них нету, а лошадок да сабельки возьмем. Они нам во как нужны,— и он провел ладонью по подбородку.
— Послушай, атаман,— заговорил Санька.— Как же мы без коней? До места еще далече, а матушке-царице к спеху.
— Пешком дойдете. Пусть княгиня косточки разомнет,— недовольно ответил атаман.— Забирайте сабли, лошадей — и в лес! — крикнул он разбойникам.
Аказ молчал. Он понимал, что во всем виноват он сам. Хорошо, что царицу не тронули.
— Варнак ты! — крикнул в сердцах Санька и, указывая на Аказа, добавил: — Его пожалей. Он чужой в Москве человек, ему за сабли да за лошадей шкуру спустят. Ирод ты!
— Погодь, погодь...— Атаман, уже шагнувший было в чащу, остановился и сказал:—Что-то голос мне твой знакомый и обличьем... Где-то я встречался с тобой, парень.
Раньше атаман не обращал на Саньку внимания и потому подошел, чтобы рассмотреть ближе.
— Ну что ты будешь делать! Будто вчерась видел тебя, а где, не припомню.
— Уж не думаешь ли ты, что я на большую дорогу с тобой имеете выходил?
— И голос! Голос! На всю жизнь знакомый! Как тебя зовут?
— Ну Санька.
— А меня Микешка. В Москве давно ли?
— Всю жизнь.
— А я в Москве два раза только и был. Впервой с атаманом моим, царство ему небесное, Васей Соколом к князю на службу поступал, а второй раз в минулом году.
— Может, ты и жену атаманову знаешь? — спросил Санька.
— Ольгу-то Никитишну?.. Царство ей небесное, упокой ее душу...
— Она жива. В Москве.
— Да ты отколь знаешь?
— Внуком ей прихожусь.
— Вот, пес тебя задери, откуда голос и лик твой знакомы. Ты же, стервец, вылитый дед. Эй, соколики! Тащи сабли назад, коней веди. Смотрите на этого молодца. Кто старого атамана Василька помнит, смотрите! Внука его встретить довелось. Как две капли воды!..
Целый час Санька и Микешка сидели осторонь и говорили. Санька подарил атаману тройку лошадей, десяток сабель. Сам пересел в возок к царице, два воина, оставшиеся без коней, встали на запятки. На прощание Микешка прогудел над ухом Саньки:
— Жисть при царе не больно надежна. Ежли что — беги ко мне в леса. Не от хорошей жизни скрываемся мы в лесу, но друзей в беде не оставим.
В Суздале, к удивлению царицы, их никто не встретил. Даже в монастыре у ворот никого не было. А ведь монастыри к приезду царя и царицы хоругви за ворота выносят. Смутная тревога прокралась в душу Соломонии...
Церковь была полным-полна. Монашки тихо переговаривались между собой. На возвышении у алтаря стоял... митрополит Даниил, а рядом с ним его советник и летописец Шигоня. «И когда они успели?» — подумал Санька и тут же вздрогнул от внезапной догадки. Царицу привезли постригать! Вот зачем здесь владыка, вот почему Соломонию никто не встречал в Суздале! В волнении он прошел мимо монахинь и подошел к владыке под благословение. Даниил осенил Саньку крестом и принял грамоту. Тут открылись двери левого притвора, и в церкви наступила мертвая тишина. В сопровождении монахинь вошла переодетая Соломо- ния. Она так же, как и Санька, видимо, догадалась о пострижении, была бледна, а глаза полны беспокойства. Митрополит молча, не удостоив поклоном царицу, благословил ее. В этот момент открылась дверь правого притвора. Из него вышла игуменья Марфа, она несла на вытянутых руках куколь
