Они защищаются, а не лютуют!—ответил Шигалей.
- Да ведь знаешь ли ты, великий государь, что в минувший поход они нашей рати сделали больше зла, чем татары. Трижды посылал я ратников леса разведать, и трижды их черемисы посекли, -заговорил вошедший боярин Вельский.
- Скажи, боярин, если бы черемисы пришли в наш храм да все образа и хоругви поломали бы, что бы ты с ними делал?— спросил хан.
— Предал бы жестокой смерти!
— Подобное же сделали твои ратники. Они, великий государь, были посланы за вениками для боярина. Не ведая того, выломали «священную березовую рощу черемис. И оттого не только погибли сами, но и озлобили лесной народ противу нас. Из-за пустого дела — веников для боярской бани.
— То правда, боярин?—спросил Василий.
— Про осквернение рощи мне неведомо было...
— Пора чинить с народом этим дружбу, государь. Без твоей воли взял я на государеву службу черемисского княжича, а с ним несколько его сородичей. Велику пользу дать он нам может. Я ему верю.
Шигалей ждал от князя одобрения, но Василий нахмурился и сказал недовольно:
— Где тот княжич?
— Он здесь, у меня в свите.
— Зови сюда!
Хан вышел из шатра, потом вошел вместе с Аказом.
— Скажи ему, кто я, будь толмачом. Поговорить с ним хочу.
— Я сам знаю, кто ты. И мой народ о тебе наслышан,—сказал Аказ и поклонился.
— Ишь ты! Он по-нашему говорит не хуже тебя, хан.
— Два года крепость строить мне помогал, ратному делу учился. Воевода будет добрый.
— Зовут тебя как?
— Аказ.
Скажи, Аказ, что тебя заставило служить мне?
Мурза Кучак заставил...
Вот как?! Выходит, не своей ты доброй волей...
Не своей. Народу моему совсем тяжело под крымцами живет а, поборами да грабежами совсем изнурили они людей. Мурза Кучак обиду мне нанес, а потом...
— Для того и служить к тебе пришел он, чтобы мурзе тому отомстить,— вмешался в разговор Шигалей.
— Ты, хан, погоди. Я не пойму, как он один, пусть даже у меня послуживши, того Кучака накажет? И какой прок от того его народу?
— Хан не совсем верно сказал,— ответил Аказ.— О мести одному мурзе я только сначала помышлял. Теперь я про всю Горную сторону думаю — насильников надо оттуда выгнать!
— Как?
— Послужу у тебя, к делам ратным попривыкну, а как приспеет время—подниму своих сородичей, поведу их на врагов...
— Как по-твоему, когда такое время приспеет?
— Не раньше, чем твои рати пойдут на Казань.
— Такой мне ответ люб! Стало быть, твой народ заместо помех поможет нам. Уверен ли ты в том?
— За горный народ верное слово скажу — все за мной пойдут.
В шатер вошел стольник.
— Великий государь, столы готовы. Трапеза ждет...
— Сейчас идем. Ну, что ж, Аказ, послужи Москве! Ежели душа к Казани лежит, лучше уходи. С огнем не играй.
Когда Аказ вышел, Василий сказал боярину:
— Шигалей прав: хоть ты и дважды на Казань ходил, а той земли не знаешь. Ведь если черемиса за нас поднимется, Казани не устоять.
— Не устоять, великий государь.
— Пошли к столу. Завтра с утра потешимся медведем, а в понедельник, хан, приводи ко мне этого княжича да митрополита с собой прихвати. О многом поговорить надо. За этим язычником сам глядеть буду — узнаю, что у него на душе.
Среди всех постельничих у государя Санька Кубарь был любимым. Ему чаще других приходилось спать в одной комнате с великим князем, и на охоту Василий брал голько его. Санька красив, ласков, верен и ко всему прочему умен. Рода Санька невысокого, и в царские покои привела его не знатность, а судьба. Дед у Саньки простым дружинником был, потом водил ватагу разбойничью, и звали его Василько Сокол. Бабушка Саньки — сурожского купца дочь Ольга. Говорят, в молодости была красавица несравненная и будто Санька на нее очень схож. В пору властвования Ивана Васильевича Третьего помог Санькин дед государю Руси ордынцев рассеять и иго татарское сбросить, и за то сделал Иван Сокола воеводой. Сокол погиб, а его единственный сын Василий, женатый тоже на дочери купца, умер разом с женой во время мора. Оставили они двоих малышей: Саньку
