— Над бедной! Да ты и сама знаешь, сколь велико твое богатство!
— Нет, я бедная,— упрямо повторила Елена.— Я настолько бедна, что нечем мне отблагодарить тебя, государь мой, за спасение моего дяди. Я все время думаю об этом и плачу.
— Твои слезы пусть будут мне благодарностью.
— Нет, я знаю, чем отблагодарить тебя, государь мой. Подданные твои целуют тебе руку, я поцелую тебя в губы. Позволь?
Князь удивленно поднялся со скамьи и не успел сказать и слова, как Елена обвила шею руками и прильнула к губам. Вырвавшись из крепких объятий князя, Елена закрыла пылающее лицо ладонями и убежала в свою половину.
У Василия бешено колотилось сердце. Никто и никогда не целовал его так.
— Подь сюда, княжна,— тихо позвал Василий.
— Вдруг придут?—ответила из-за занавески Елена.
— Ты боишься?
— Я ничего не боюсь. Я люблю тебя, государь мой, и мне нет греха в том, что я сделала. А боюсь я за тебя. Ты женат, и великий срам падет на твою голову, если откроется наша любовь.
— Я хочу еще раз видеть тебя!—твердо сказал князь.
— Позднее.
— Когда?
— Приду,— ответила Елена спокойным голосом, выходя к князю.—Приду, но только, как выполнишь мое желание.
— Я сделаю все!..
— Не так много. Сбрей бороду.
— Нет, я бороды не лишусь.
— А я умру, но не приду к тебе!—Елена повернулась и скрылась за занавеской. Сколько ни звал ее князь, сколько слов ни говорил ей — не вышла, не откликнулась.
А за шатром все тот же голос, будто дразня государя, запел другую песню.
Василий хотел выскочить из шатра и выместить досаду на веселом певуне, но тут вошел Глинский и сказал:
— Зараз хан будет тут,—и, подойдя к великому князю, тихо проговорил:—Прошу тебя, не во всем ему доверяйся. Привез он с собой черемисского княжича, взял его на государеву службу без твоего ведома и, мыслю, не к добру. У хана своя орда, подвластная только ему, у черемисина народ тоже коварный. Может, с умыслом они стакнулись, чтобы при случае рать твою истребить.
Царь твердо сказал:
— Шигалей мне верен!
— Верен, пока на трон казанский метит. А ежели сядет да заручится такой поддержкой, как черемисы, жди беды.
— Про черемис ты верно сказал. Черемисы сильны. Сколь походов Москва на Казань ни делывала, все они мешали. Сидят на дорогах, и миновать их нельзя.
— Вот-вот. Так отчего бы после всего этого княжичу черемисскому к тебе на службу идти? И еще узнал я не от хана, а от иных людей, что он, тот княжич черемисский, налетел на наших воинов, троих убил и попал в плен. И вдруг ни с того ни с сего — служба государю.
— Спасибо за совет,— сказал Василий и поднялся навстречу входившему хану.
— Брат мой Шигалеюшко, здравствуй!
— Будь и ты здоров, великий государь.
— Ну, рассказывай про твои плотницкие дела,— присаживаясь по-простому с ханом, промолвил Василий.— Хорош ли город срубил? Ты, князь Михайло, тоже садись.
--Крепость вышла отменная. Стену добротную из дубовых бревен возвели, вокруг ров выкопали, воду пустили. Восемь малых башен поставили да одну великую на камне. Теперь Казань воевать будет легче. ...........
— Не только для войны замыслил я город сей, но и для мира. Пора твердой ногой вставать на Казанскую землю. Сколько раз мы брали Казань, а остаться там не могли, потому что опоры там нет. Народы там чужие, злобные. А коль будет свой городишко, куда способнее. Людей наших, я чаю, там недохватка — может, послать? Ратников, может, немного собрать туда?
— Не надо, великий государь. Как только мы крепость возвели, бродячие и беглые люди слетелись, как мухи на мед. Сперва землянки рыли, потом избушки, а теперь несколько слободок вокруг города выросло. И стал град на Суре не только для бродячего, но и для торгового люда защита. И еще, я думаю, из него с черемисами дружбу завести можно.
— В дружбу с черемисами не верю,— ответил государь,— племя лютое, коварное, безбожное! Зачем они лютуют против нас?
