— Скажу. Эрви жива? Она тебе еще не надоела? Домой не думаешь прогнать?
— Ты считаешь, что пора?
— Ее суДьба будет схожа с моею. Натешатся — выгонят домой. А там ее не примут. И будет так же, как и я, до старости скитаться между своим илемом и Казанью.
— Сломать подкову можно,— сказал мурза.— Эрви живая...
— Неужто не смирилась?
- Такой упрямой я еще не видел.
Она тверда любовью,— сказала старуха после раздумья.— И ей вера помогает.
И хочу тебя просить — сумеешь сломить ее любовь и веру?
— Попробую. Этому меня учить не надо.
Тебя никто не видел в доме?
— Никто. Слуга прямо из повозки привел сюда.
Пойдем. Я тебе ее дверь покажу.
После приезда мурзы к Эрви стали относиться по-другому, служанка не ходила за ней по пятам, евнух разрешил ей одной бывать на дворе, подниматься на башню.
Сегодня Эрви долго стояла на башне, смотрела на Волгу, на прибрежные леса. Уходить в душную комнату не хотелось. Пришла Зульфи, принесла шаль.
Простудишься, госпожа. Все валидэ внизу, как бы тебя Не хватились.—Эрви молча спустилась по скрипучей лестнице, прошла в покои. Как тяжко было ей в этой мрачной, тесной комнате. Эрви попыталась отодвинуть створку окна, но она не поднималась.
Вдруг в дверь кто-то тихо постучал. Эрви прислушалась. Стук омгорился. Она подошла вплотную к двери, спросила осторожно:
Кто?
I - Эрви, омсам поч>[11].
Если бы за дверью раздался удар грома, Эрви так не испугалась бы. Родная речь! За все месяцы, проведенные здесь, она впервые услышала слова на родном языке. И она узнала голос: это была старуха с Юнги. Дрожащими руками откинула крючок, приоткрыла дверь.
— Ты одна? К тебе никто не придет? А то мне — смерть.
Набросив крючок, Эрви осторожно прошла в темноту, ощупала
старуху.
— Не бойся. Я не пущу никого. Как ты сумела пройти?
— Подкупила стражу. Однажды я пыталась это сделать, но не смогла. В начале зимы...
— Я знаю. Иди сюда, под полог. Нас никто не услышит.
Эрви усадила старуху на лежанку, дернула за шнурок. Широкие края полога упали, накрыв обеих.
— Я добиралась к тебе две недели. Послал отец.
— Он жив, здоров?
— Старик плох. Когда умер Туга...
— Туга умер?
— В ту же ночь, как тебя увезли в Казань. С той поры твой отец заболел...
— А муж мой, Аказ?
— Аказ? А разве в прошлый мой приход тебе не передали?
— Ни слова. Я случайно узнала, что ты была...
— Аказа нет. Погиб.
— Ты лжешь, старуха!—Эрви толкнула Шемкуву обеими руками, старуха сползла с лежанки, потянула за собой полог. Он оборвался, накрыл обеих. Шемкува поднялась, сбросила с плеч ткань, прошипела:
— Я столько верст плелась по бездорожью, пробиралась через лесные чащи, чуть не утонула в болоте для того, чтобы ты назвала меня лгуньей. Я ухожу.
— Нет, не уходи. Не может быть... Аказ не умер!
— Так случилось. В тот день, когда тебя схватил Кучак, Аказ с друзьями кинулся за ним. В погоне он попал в плен к урусам. Наверно, ты не знаешь: на берегу Суры построена крепость. Ее назвали Васильсурск. Аказ работал там в цепях, он рыл потайной ход. Потом сбежал. Его поймали и... Русские измены не прощают.
— Не верю я тебе! Пойди прочь, колдунья!
— Спасибо и на этом. Прощай!
— Постой!
— Ни слова больше не скажу.
— Прости меня! Останься.
— Я ухожу. Я лгунья! Я...
— О юмо! Как мне поверить, что Аказа нет!—Эрви опустилась на колени около лежанки, уткнулась лицом в одеяло и заплакала. Шемкува склонилась над ней, как сова над пойманной мышью.
и ждала, когда Эрви поднимется. Она понимала, что достигла своего: в ее ложь поверили.
— Поплачь, поплачь. Слезы всегда приносят облегчение.
— Облегчение?—Эрви поднялась.— Нет я не буду лить слезы! Давай мне твое тряпье, я переоденусь и убегу. Сама все узнаю, но уж тогда — будь что будет. Снимай одежду!
— Это глупо и безрассудно. Дорогу в Нуженал пока забудь.
