У Эрви будто крылья за плечами выросли. Дали русские Аказу войско или не дали, не это главное. Главное — Аказ жив! Теперь она знала, как говорить с мурзой, знала, что делать. Весь день была радостной, а поздно вечером пришел в ее комнату Кучак.
— Пакман в Казань прибежал. Хочешь увидеть его?
— Хочу.
— Только он горестные вести принес...
— Все равно хочу.
Мурза хлопнул в ладоши, вошел, склонившись, евнух. Через малое время привел Пакмана.
— О, Эрви. Ты стала красива, как луна в зимнюю ночь,—сказал тот.
— А ты возмужал, Пакман. Здравствуй.
— Я привез тебе поклон от Боранчея.
— Спасибо. Здоров ли он?
— Постарел сильно. Велел тебе мурзу слушать, покорной быть.
— Муж мой, Аказ, здоров ли? Почему он поклон не послал?
— Разве ты не знаешь: Аказа нет в живых. Его убили русские.
— Когда?
— В ту ночь. Он побежал тебя догонять, наскочил на русских, его зарубили.
— Как ты узнал?
— Я сам похоронил его. У Волчьего оврага.
— В прошлую ночь ко мне мурза Шемкуву прислал — она говорила, что Аказа убили в крепости на Суре. Кто из вас лжет?
Пакман виновато глянул на мурзу, тот боднул головой в сторону двери, и Пакман исчез.
— Так кто же из вас говорит правду?—спросила Эрви.
— Пакман не поумнел. Захотел похвастаться. Ты одно знай: Аказа нет.
— Отпусти меня домой.
— Зачем? К кому? Сейчас там Мырзанай хозяин. Тебя он силой выдаст за Пакмана. И будешь ты жить в черном, дымном кудо. Терпеть упреки, сносить побои. А я тебя сделаю звездой гарема, женой сделаю. В шелка одену, Пакман твоим слугой будет. Хочешь?
— Могу ли я стать женой человека, который оплел меня мерзкой ложью? Я знаю, что Аказ жив и русские идут на Казань войной. Ненавижу тебя. Убей меня или отпусти!
— Вот как! Терпенью моему пришел конец. Сейчас же собирайся! Пойдешь в подвал, к моим рабыням. Нет, не к рабыням! Аскерам на потеху! Их много. Они тебе праздник устроят. Иди! Или боишься?
— Уж если я тебя не боюсь — твоих ли мне собак бояться?
— Ну, берегись! Сначала я тобой натешусь, потом—аскерам!— Мурза раскинул руки и пошел на Эрви. Она вскочила на лежанку, с нее забралась на подоконник. Ударила ногой в раму.
— Не ломай раму! Упадешь — разобьешься.
— Какой дурак назвал тебя могучим?—Эрви повернулась к мурзе, пытаясь спиной выбить окно.— Ты лжец и трус! Сюда идут войска, а ты воюешь с бабами!
Эрви ударила ногой по раме, на пол посыпались осколки цветного, наборного стекла. Мурза в два прыжка оказался около окна, схватил Эрви, сдернул с подоконника. Стараясь вырваться, Эрви извивалась, как кошка, царапала лицо мурзы, била по спине кулаками. Мурза держал ее крепко. Понес к двери. И тогда Эрви увидела светильник, укрепленный на стене на высоте человеческого роста. Она вырвала из гнезда бронзовый подфакельник и изо всех сил ударила им мурзу по голове. Кучак пошатнулся, завыл, как зверь, бросил Эрви на пол. «Ты ранила меня, собачья кровь!» В неистовой злобе он начал наносить ей удары носком сапога в бока, в спину, в голову. Эрви потеряла сознание. И почти в тот же момент в дверях показался Хайрулла, крикнул:
— Внимание и повиновенье! Сююмбике — царица Казани!
Кучак зажал рану на голове ладонью, увидел царицу. Она
стояла в дверях, величественная, с легкой усмешкой глядела на мурзу.
— Поклон тебе, великолепная. Милостив аллах, тебя ко мне пославший. Царице слава!
— Здравым будь, мурза. Да ты ранен, я вижу.
— С оружием я был неосторожен...
Сююмбике вошла в комнату, остановилась около Эрви и, метнув на нее короткий взгляд, сказала:
— Тебя я поняла. С таким оружием шутить опасно.
— Повелевай, светлейшая. Прости великодушно. Я вздумал проучить мою служанку.
— Служанку? Давно ли жена Аказа стала твоей служанкой?
— Все подданные ханства — наши слуги.
— Но не все же наложницы.
