Марина Мнишек - страница 118
Письмо московской «царицы», отправленное под Смоленск к королю, имело большой резонанс. (Об этом свидетельствует множество сохранившихся списков в польских архивных собраниях.) До возвращения послов тушинского воинства Марина получила передышку. Ей стало немного легче. Но кругом все равно оставались враждебно настроенные люди, перешедшие или готовые перейти на королевскую сторону. При этих обстоятельствах и произошло событие, в очередной раз и теперь уже окончательно кардинальным образом изменившее ее биографию. Пропавший «царь Дмитрий» прямо обратился к своей «супруге» и предложил ей воссоединиться.
Как показывают письма Марины Мнишек отцу и королю Сигизмунду III, написанные 13 и 15 января 1610 года, больше всего она нуждалась в это время в поддержке и защите. Одна посреди бунтующего военного лагеря, без близких людей, бросивших ее на произвол судьбы, Марина ждала в прямом смысле знака судьбы. И увидела его в переданных ей записках «царя Дмитрия», в которых тот выражал «беспокойство» и говорил о своей любви к ней. Марина дождалась того, в чем она больше всего нуждалась. Она не забыта, о ней заботились, ее готовы были любить и – главное – почитать как законную «царицу».
После получения известия от «царя Дмитрия» из Калуги Марина Мнишек самостоятельно принимает решение о воссоединении с тем, кого давно называют ее «мужем». С нею происходит удивительная метаморфоза. Все, что известно о ее пути из Тушина в Калугу, показывает, что Марина становится поразительно целеустремленным человеком, превосходящим смелостью всех окружающих. Каким контрастом это выглядит с жалобами отцу и униженными просьбами, отправленными королю! И вот характерная деталь. Уезжая из Тушина, Марина Мнишек надевает мужской костюм. Она больше не дает воли женской слабости, а только пользуется ею, чтобы достичь желанного результата. Уроки «царевича» Дмитрия, данные самборской красавице, не пропали даром. Теперь и она, как и ее «император», отправляется навстречу своей судьбе, в которую свято верит.
Еще в течение месяца после того, как она сделала свой выбор в пользу Калуги, Марина оставалась в Тушине. Подмосковные «таборы» она покинет только 13 (23) февраля 1608 года. Почему «царица» продолжала подвергать свою жизнь опасности и не стремилась уехать как можно скорее? В дневнике королевского похода под Смоленск вполне определенно говорится, что Марина просила «воинство» отпустить ее в Калугу или, по крайней мере, в другое, не столь опасное место. Ответ был поистине иезуитским: ей «позволяли» уйти из лагеря, но всем другим запрещали выступить вместе с ней: «…царица прислала просьбу, чтобы ей дозволили уехать к мужу. Ей это дозволили, но под страхом смерти запретили кому либо двинуться от войска со знаменем. Царица сейчас одумалась и просила, чтобы ей дозволили жить в Можайске до тех пор, пока не придет король. Ей и этого не дозволили, опасаясь, как бы не пришел к ней тот обманщик» [315].
В Тушинском лагере не было единства по поводу дальнейших действий. Одна часть польского «воинства» ожидала ответа от короля, другая, не надеясь ни на что хорошее, пыталась снова установить контакты с «цариком». Третьи предлагали вообще бросить всех претендентов и уйти в самостоятельный поход за Волгу, где и «возместить» свои заслуги за счет поживы. Кто-то был готов просто уйти домой в Польшу, но «более знатные» держались «государя и отечества». В этой ситуации Марина Мнишек решается помочь «царю Дмитрию», тем более что и он сам активно переманивал людей из Тушина на свою сторону. Она не знала, что «царик» опять пытался ее использовать, торгуясь именем «царицы» с тушинцами. Как писал в своих записках Иосиф Будило, в ответе на тайное посольство от подмосковного воинства во главе с Янушем Тышкевичем, отправленном во второй половине января 1610 года, «царь Дмитрий» ставил условие: «Что касается денег, то его царское величество обещает выдать сейчас же на конного всадника по 30 злотых, если рыцарство приведет к царю в Калугу в добром здоровье царицу» [316]. Трудно сказать, действительно ли ему не было жалко никаких денег, чтобы снова увидеть свою «царицу», или самозванец не верил, что Марина Мнишек даст добровольно привезти себя в Калугу.
