Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 75

Другой повод для недовольства — беременность Фоссез — сохранялся, давая поводы для обидных комментариев. Опасаясь за ее доброе имя, Маргарита проявила инициативу, предложив ей рожать в одном доме, удаленном от Нерака. Поначалу девушка высокомерно отказалась от всякой помощи. Однако однажды утром она послала за доктором королевы и за самим королем. «Мы с мужем спали в одной комнате, в разных кроватях, как было заведено», — рассказывает Маргарита. Наконец король в смущении попросил ее помочь той, кого назвал своей «дочерью», «хорошо зная, что, несмотря ни на что, я всегда готова услужить ему, чтобы только сделать приятное». Поэтому королева сделала все необходимое, чтобы принять роды, и с облегчением констатировала, что ребенок — девочка — родился мертвым. Однако атмосфера не разрядилась, потому что король Наваррский желал, чтобы жена и дальше заботилась о его любовнице, но получил отказ, что вызывало новые конфликты…

Наконец, третьим источником беспокойства для нее было фламандское предприятие, куда сломя голову бросился ее брат Алансон. «Можете себе представить, какое огорчение я испытываю, — писала она матери в конце года, — находясь вдалеке, имея дело со множеством ложных слухов, и вот уж восемь дней здесь считают, что он готов дать сражение»[306].

Тем не менее план возвращения во Францию постепенно обретал реальность: Корона предупредительно отдала приказ уладить несколько продолжавшихся тяжб, связанных с доходами Маргариты, и та получила солидную сумму на дорогу. Однако королева не спешила: ее ждали в Париже к концу декабря, а она приехала лишь через полгода. Правда, она тогда отчаянно пыталась стать матерью, и какое-то время думали, что она беременна. Не предлог ли это, чтобы еще раз оттянуть возвращение? — задавалась вопросом королева-мать. «Я была бы очень довольна, если бы моя дочь забеременела, — писала она, — пусть бы даже это отсрочило ее приезд сюда; но я слышала, что ее в этом разубедили и что она уже в дороге»[307].

Покидая Юго-Запад, где она жила по-разному, но оставалась повелительницей, она колебалась. В «Мемуарах» она упоминает смешанные чувства, какие испытывала тогда: «Все эти чудесные проявления доброжелательности не могли заставить меня поверить во блага, которые ожидали меня при дворе, учитывая весь мой прошлый опыт». Это соображение, принадлежащее к числу последних фраз текста, так как он обрывается на начале 1582 г., — не только, как можно было бы подумать, утверждение мемуаристки, помнящей, что ее ожидало во Франции, но и мнение королевы Наваррской накануне отъезда. Разве не изложила она в тот самый момент старой подруге герцогине д'Юзес, которой поручили поторопить ее, очень сходные опасения? «Моя Сивилла, — писала она, — Ваше письмо станет для меня тем же, что огни святого Эльма для моряков, суля мне, если верить Вам, столько же удовольствия по возвращении, сколько я там же испытала чувств противоположного характера. […] Того, кто доверяется, легко обманывать; но я отнюдь не жду ответного чувства в награду за то, что полюбила Вас; так что я поверю Вашему совету и ускорю свой отъезд, насколько это будет для меня возможным. Сделайте же так, как Вы управляете королем, чтобы я ощутила последствия Вашей милости»[308].

Эти тревоги были соразмерны важности только что принятого решения. Маргарита знала, что при французском дворе она будет одинока. Уже три с половиной года как она уехала. Возможно, она потеряла всех сторонников и окажется там одна перед лицом короля, который ее недолюбливал, герцогов де Жуайёза и д'Эпернона, которые приобрели над ним полную власть и не собирались этой властью делиться, матери, которая, как всегда, попытается ее использовать. Может быть, она хотя бы сумеет помочь брату укрепить все еще существующий союз между ним и королем Наваррским ради фламандского дела? Конечно, она надеялась на это. Она также хотела верить, что вдалеке от полей битв и от бесконечных вылазок более спокойная совместная жизнь с супругом позволит ей родить, позволит вернуть на него влияние — во всяком случае, если он последует за ней во Францию. И потом — в Париже в тот или иной день она вновь увидит Шанваллона…