Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 68

Здесь следует развеять еще одну легенду, хотя в нее верят не столь единодушно, как в роман с Тюренном, — легенду о виновности королевы и ее фрейлин в развязывании враждебных действий. Прежде всего подчеркнем, что ни один текст того времени не возлагает ответственность за начало войны весной 1580 г. на дам неракского двора. Однако двое приближенных короля Наваррского попытаются это сделать в позднейших текстах. Первое свидетельство принадлежит д'Обинье-историку, который безапелляционен: «Эта притворщица воспользовалась любовью мужа к Фоссез […], чтобы внушать монарху решения, каких желала она». Она узнала или придумала, — объясняет он, — новости французского двора, «то ли презрительные слова, сказанные ее братом у себя в кабинете, то ли насмешки над ней, которым предавались Месье и герцог де Гиз перед госпожой де Сов». Она также обольстила «любовниц тех, кто имел голос в совете», и они немедленно начали воспевать «великие надежды и славу, какую якобы принесет им война», тогда как «она сама ради этого привлекла виконта де Тюренна»[267]. За исключением последней детали, которая, как мы скоро увидим, точна, все содержащиеся в этом отрывке «сведения» (которым автор ловко предпослал напоминание о данной «клятве верности») — не более чем смесь вымыслов и противоречий: д'Обинье обвиняет королеву в воинственности всего через несколько строк после упрека в том, что по ее вине «заржавело оружие»; он утверждает, что герцог Алансонский, прямо-таки преклонявшийся перед сестрой и почти не общавшийся с герцогом де Гизом, насмехался над ней вместе с ним; и главное, он упоминает о «ненависти королевы Наваррской к королю своему брату», которая в то время еще не была явной. Почти ту же версию разовьет Сюлли, но в более сдержанных выражениях: «уверения» Маргариты, по его словам, столько же способствовали возобновлению военных действий, сколько и «красивые надежды, какие лелеяли многие отдельные лица, полагавшие, что война будет выгодней мира». Он уже честнее, но в объяснение позиции Маргариты сошлется на ее ненависть к Генриху III, «поскольку они несколько раз осудили друг друга за образ жизни»[268], — это соображение явственно отсылает читателя к конфликтам весны 1583 г. Оба виднейших мемуариста гугенотской партии не случайно запутывают дело. Свалить вину за возобновление войны на королеву и католических дам из ее окружения было для них простым способом — тем более простым, что во времена, когда они писали, Маргариты уже не было в живых, — оправдаться в глазах потомства за этот не слишком славный эпизод в истории протестантизма.

На самом деле позиция Маргариты была диаметрально противоположна тому, что вы только что прочли. Эта позиция известна не только по «Мемуарам» — которые тоже могли бы содержать пересмотренную и исправленную версию событий, — но и по многочисленным письмам, написанным в тот период. Во первых, мемуаристка точно описываем процесс ухудшения отношений между королем Наваррским и Бироном, которых она примирила весной. «Несмотря на все мои попытки поддержать их согласие, я не сумела воспрепятствовать тому, когда они, впав в состояние крайнего недоверия и ненависти друг к другу, начали жаловаться один на другого королю [Франции]. […] к моему большому сожалению, этот начавшийся разлад постоянно усиливался, и я была бессильна что-либо сделать. Господин маршал де Бирон советовал королю приехать в Гиень, говоря, что его присутствие установит здесь порядок. Гугеноты, извещенные об этом, стали думать, что король явится только затем, чтобы захватить их города и выгнать их оттуда. Это подтолкнуло их взяться за оружие — то, чего я опасалась более всего». В этом отрывке Маргарита особо отмечает свою тревогу при виде возобновления вражды и свою роль мирной — и бессильной — посредницы. «Я говорила об этом королю моему мужу, пытаясь удержать его, равно как и всем его советникам, доказывая им, как мало выгод может принести эта война, в которой противную сторону возглавит такой человек, как господин маршал де Бирон, знаменитый капитан, весьма плохо настроенный по отношению к ним […]. А если все могущество короля обрушится на них с целью уничтожить их всех, они не смогут оказать этому сопротивление». Но желание гугенотов возобновить войну было слишком сильным, и королева потерпела неудачу. «Хотя король мой муж, — добавляет она, — оказывал мне честь, выслушивая меня и доверяя мне больше, чем своим советникам, а главные лица их религии уважительно относились к моим доводам, я не смогла тогда убедить их прислушаться ко мне. Уже очень скоро они поняли, понеся потери, что были неправы. Нужно было выпустить этот горный поток».