Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 70

. Предложения были любезными, но, правда, слегка смахивали на вербовку; они стали известны только в XIX в. и, вместо того чтобы посеять сомнения в существовании связи осенью 1579 г. [между Маргаритой и Тюренном], вызвали только игривые комментарии. А ведь нетрудно понять: если бы Маргарита тогда бросила виконта — то ли из-за его бессилия, как столь деликатно намекает «Сатирический развод», то ли по любой другой причине, — она бы в последнюю очередь могла теперь склонить его к чему-либо. Зато если они сохранили лучшие отношения, о чем свидетельствуют и это письмо, и сердечный тон, в каком она пишет о кузене в «Мемуарах» (составленных до участия виконта в заговорах), то у короля Наваррского были основания просить ее о посредничестве.

Опять-таки в угоду ему она попросила и свои города (входившие в ее приданое) — в частности, Кондом, — оставаться нейтральными и не препятствовать перемещениям гугенотских войск[275]. Наконец, чтобы попробовать выпутаться из ситуации, с которой справилась слишком плохо, она послала королю и матери письмо короля Наваррского от 10 апреля, доказывающее ее невиновность: «Мадам, — писала она, — полагая, что король мой муж отправился, как сказал мне, в несколько городов своего губернаторства, главным образом в Арманьяк, чтобы отдать некие распоряжения, я ожидала, что ничего плохого не случится и что, вернувшись, он всё уладит, как он сам сказал мне. Но [потом] я узнала, что он имел более обширные планы»; суверены Франции смогут понять это из данного «письма, которое он мне написал и каковое я посылаю королю и Вам». Сетуя, что «не смогла предотвратить столь прискорбного происшествия, которого я всегда страшилась больше смерти», она жалобно напоминает о своем неудобном положении: «Достаточно ясно предвидя, как при таком повороте событий уважение и повиновение, каковыми я обязана королю и Вам, мадам, вкупе с любовью, с каковой я должна беречь спокойствие сего государства, столкнутся в моей душе с чувствами дружбы и верности, причитающимися с моей стороны королю моему мужу (и велящими мне разделять все его печали), я предчувствую, сколько бед грозит нам со всех сторон меж двух этих крайностей»[276].

В Париже, возможно, ей еще верили. Так, Екатерина в конце апреля написала ей, чтобы она энергично повлияла на мужа: «Вы сами видите, какие дурные советы получает Ваш муж [от своего окружения]. Поговорите же с ним, дочь моя. […] Дайте ему понять, какую ошибку он совершает, и возьмите на себя труд ее исправить»[277]. Но через несколько недель, в самом конце мая, был взят Кагор — что стало для короля Наваррского настоящим успехом. Генрих III, внезапно осознав масштаб столкновений и уверовав в двуличие сестры, лишил ее своего доверия во время одного из приступов гнева, столь характерных для него. Пибрак сообщил о бурной аудиенции, во время которой ему пришлось претерпеть ярость суверена и выслушать обвинения в сообщничестве с королевой Наваррской. Поначалу доверяя Маргарите, — писал он, — «Его Величество оставался спокоен, ничуть не подозревая о приготовлениях к войне. Так что, когда обнаружилась вся истина, король сказал мне у себя в кабинете […], что я дурно послужил ему и помешал привести его дела в порядок»[278]. В гневе король пожелал даже лишить сестру земель, ведь Кагор принадлежал к ее владениям, и Пибрак едва сумел его убедить, что она не имеет отношения к захвату города.

При французском дворе, где уже несколько месяцев пытались разгадать смысл противоречивых сообщений, поступающих из Гаскони, широкое распространение имели слухи, судя по невероятному «объяснению», которое в конце мая великий герцог Тосканский получил от своего посла. Маргарита, — писал тот, — рассержена на короля, «поскольку тот, дабы поссорить короля Наваррского и виконта де Тюренна, написал королю Наваррскому, что Тюренн оказывал знаки внимания его жене»[279]. Кстати, эта депеша — единственный документ того времени, упоминающий связь между королевой и ее кузеном. А ведь к тому времени Маргарита не виделась с Тюренном полгода — либо увиделась совсем недавно и в обстоятельствах, мало подходящих для идиллий. Что касается письма Генриха III — оно, вероятно, никогда не существовало, кроме как в богатом воображении некоторых придворных. Кстати, полагать, что король способен так поступить, значило считать его очень плохо осведомленным и даже глупым: он знал своего зятя, знал сестру — если раньше или позже существовал какой-то роман, король Наваррский неминуемо был в курсе, но внимания не обращал… Однако реальность этого «письма Генриха III» поставили под сомнение только по выходе фундаментального издания «Писем» Екатерины Медичи, то есть во второй половине XIX в.