Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 59

В Бордо, куда обе королевы приехали в середине сентября, — новый торжественный въезд, новые проявления пышности: «Городские власти, — продолжает Брантом, — прибыли изъявить ей уважение и предоставили в распоряжение свои средства и возможности. […] Она ответствовала всем, одному за другим (ибо я это слышал, находясь рядом с ней на помосте по ее повелению), столь красноречиво, столь мудро и столь скоро, с такой грацией и величием, причем каждому, так разнообразя слова и ни разу не повторяясь в речи об одном и том же предмете, что это достойно упоминания». Не только мемуарист, стиль которого обычно столь однообразен, восхитился таким талантом: тем же вечером этому гасконскому дворянину поведал сам первый президент Бордоского парламента, «что не раз имел честь слушать королев Маргариту [Наваррскую] и Жанну [д'Альбре] […], двух златоустов своего времени […], но [им] было далеко до красноречия этой королевы». Брантом в восторге передал эти слова королеве-матери, которая подтвердила: «Еще девочкой она владела даром слова воистину как совершеннейшая принцесса в мире, говорила, что хотела и как нельзя лучше»[208]. Но Маргарита была не только украшением. Она тесно сотрудничала в политической работе с Екатериной, написавшей королю в конце месяца, что собрала «вчера четырех президентов [Бордоского парламента], десять советников, Вашего генерального прокурора, а также адвоката в присутствии королевы Наваррской — Вашей сестры, упомянутого моего кузена кардинала де Бурбона и прочих упомянутых членов Вашего Совета»[209]. Что касается Генриха III, он просил, чтобы ходатайствовали «перед королевой Наваррской, дабы она поспешила примирить» своего мужа и маршала де Бирона — генерального наместника Гиени и мэра Бордо, — к тому времени насмерть поссорившихся[210].

Встреча с королем Наваррским состоялась вечером 2 октября 1578 г. в замке Ла-Реоль. Он прибыл в сопровождении всего дворянства страны и выказал обеим женщинам «столь большую радость и удовольствие, какие только возможны». Королева-мать, приводящая много подробностей этой встречи, уточняет: «Он сопровождал меня до самых моих покоев и пожелал отвести Вашу сестру, королеву Наваррскую, в собственное жилище, стоящее на другой стороне улицы, где они будут вместе жить и спать»[211]. Маргарита приводит сходное свидетельство рвения мужа: «В первый же день нашего приезда он рассказал мне обо всех кознях, которые ему строили, когда он пребывал при дворе, чтобы только нас поссорить […], демонстрируя огромную радость от того, что теперь мы вместе». Что касается герцогини д'Юзес, она в письме королю красочно описала, как молодая королева заботилась о своей красоте и туалете в связи с этой встречей, словно это была вторая свадьба[212]. Сам король Наваррский, не столь многословный, через несколько дней записал: «Все, слава Богу, прошло по желанию и к удовольствию каждого»[213].

Теперь ему полегчало. Два с половиной года с тех пор, как он бежал от двора, он не видел ни жены, ни тещи и приобрел вкус к свободе. А также к исполнению роли короля. Вдали от этих женщин, от их политических сетей, в которых неизменно запутывались и самые ловкие, он сумел начать осторожную игру с Короной и более или менее преуспел в том, чтобы вернуть себе влияние на союзников-гугенотов, однако так по-настоящему и не порвал с королем Франции. Хотя региональная карта и национальная карта почти всегда казались антагонистичными, он начинал понимать, что приобретает все более серьезные шансы в борьбе за наследование трона, тем более что королевская чета оставалась бесплодной, а Месье, со своей стороны, все еще не женился. Поэтому король Наварры добивался прежде всего мира и восстановления порядка в этом регионе, где столько лет царила анархия, даже если порой и уступал нажиму со стороны окружения, менее заинтересованного в согласии[214]. Так что приезд обеих королев не был для него простой формальностью. Он хотел, чтобы они помогли ему ограничить власть маршала де Бирона, выдающегося полководца и тонкого политика, который по приезде в Бордо резко обострил отношения между королевскими войсками и реформатами и причинил ему массу беспокойств. С другой стороны, он должен был приближать мир с Короной, не создавая впечатления, что идет на уступки.