Однако апрель и май оказались слишком заполнены событиями, чтобы отъезд не отложили еще раз. С одной стороны, высшего накала достигла ссора миньонов, завершившись знаменитой дуэлью 27 апреля[189]. С другой — продолжение переговоров с Алансоном снова потребовало участия Маргариты. Задержавшись в Париже, она посетила старую подругу — принцессу де Ла Рош-сюр-Йон, которая пережила вместе с ней все приключения поездки в Спа и была очень больна. «За два дня до ее смерти, — пишет Летуаль, — ее навестила королева Наваррская (очень ее любившая), и та сказала ей следующие слова: "Сударыня, Вы видите во мне прекрасный пример, каковой Бог дает Вам; приходится умирать, сударыня, и покидать этот мир. […] Удалитесь, сударыня, прошу Вас, ибо мне должно молиться и думать о Боге, а Вы напоминаете мне о мире, когда я смотрю на Вас". Это она сказала потому, что королева Наваррская была, как обычно, разряжена и накрашена, что при дворе называют — нарядиться к лицу»[190]. Как мать героини «Принцессы Клевской», для которой, возможно, послужила прообразом, умирающая хотела приготовиться к смерти и поэтому отказывалась видеть кого бы то ни было, в том числе и людей, которых любила больше всего.
Что касается Маргариты, вполне вероятно, что она находилась как раз в противоположном состоянии духа. Для нее надежды возродились. Теперь, когда мир во Франции, казалось, был обеспечен, а ее брат явно перенаправил свои амбиции за пределы страны, она могла вернуться к роли посредницы между двумя, а то и тремя лагерями, ведь Корона теперь нуждалась в ней для глубокого умиротворения королевства, ради которого обе королевы и предпринимали поездку в Гасконь. С одной стороны, Маргарита активно поддерживала усилия брата, что не раз отражено в письмах английских дипломатов — упоминающих, в частности, продолжение эпистолярных отношений между королевой и графиней де Лален[191]. С другой стороны, Екатерина отмечала, что дочь «делает все, что может, чтобы объединить […] герцога [Алансонского] и короля Наваррского», и писала своему послу в Англии о «добрых услугах, которые, как мы уверены, она окажет для сохранения мира»[192]. Действительно, королева-мать и король планировали направиться в Нормандию и подключить Маргариту к переговорам, который собирались вести с герцогом в самом Алансоне[193]. Ее влиятельность в этих переговорах не вызывала сомнений у современников. Так, соображения нунция Дандино перекликаются с соображениями королевы-матери, когда он замечает: «Есть надежда, что им удастся примирить короля с его братом, а молодых фаворитов того и другого — меж собой, прежде чем их покинуть»[194]. Английский посол знал, что «обе женщины преследуют разные цели», и со своей стороны он продолжит переговоры с герцогом через посредство Маргариты[195]. Однако мемуаристка в связи с этим упоминает лишь о желании поехать попрощаться с братом. На самом деле она навсегда попрощалась с Бюсси, потому что больше с ним не увидится. Впрочем, прощание было недолгим: прибыв в Алансон 22 июня, мать и дочь уже 2 июля вернулись в Париж[196].
Настало время отъезда. Обложив духовенство экстраординарным налогом, чтобы оплатить поездку обеих королев[197] король проводил их до своей резиденции в Олленвиле, в Эссонне, которую они покинули в первые дни августа[198]. Летуаль, отметивший это, пишет, что королева Наваррская уезжала «с великим сожалением и против своей воли, согласно всеобщему мнению»[199], — этот слух подтверждает и английский посол, сообщающий: «Большинство полагает, что королева Наварры не горит желанием ехать в Гасконь»[200]. Такое мнение распространилось, несомненно, оттого, что недовольно отъездом было скорее ее окружение, чем она сама. У нее лично не было никаких оснований опасаться этой поездки: ее брат и Бюсси на долгие месяцы отправились во фламандский поход, а при дворе, где ее никто бы не защитил от дерзости миньонов, она могла быть только несчастной. Напротив, приехав в Гасконь, она могла вновь получить роль по плечу: она рассчитывала, что вновь приобретет такое же влияние на мужа, какое имела, пока он не сбежал от двора, и потом, вне всякого сомнения, надеялась, что результатом этой встречи после разлуки станет появление наследника, которое бы укрепило ее положение во главе королевства Наварры и облегчило отношения с Екатериной и Генрихом III. Зато ясно, что близких королевы — а может быть, и все группировки, противостоявшие королю, — ее отъезд поверг в отчаяние
