Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 198

Сен-Понси анализирует и наследие королевы. «Оправдательная записка», полагает он, — «шедевр ясности, тонкости, такта, достоинства и даже красноречия». Письма столь же интересны в историческом плане, как и с биографической точки зрения; кстати, он воспроизводит одно еще неизданное. Что касается «Мемуаров», то они восхитительны. Если в том, что касается чисто литературной оценки текста, историк отделывается ссылками на похвалы профессиональных литераторов, то об историческом документе выносит суждение сам: он обвиняет всех историков, кто, подобно Бейлю, заявлял, что в этом произведении больше остроумия, чем истины, — такое мнение ошибочно, и «большинство отдельных фактов, упомянутых в ее рассказе, подтверждается новыми документами». Наконец, Сен-Понси делает верный вывод, что Маргарита принадлежала «к платонической школе»[829] и что о ее сочинениях надо судить в этом культурном контексте.

Таким образом, историк осуществляет здесь реабилитацию героини по всей форме — первую в таком масштабе, пусть даже ему и самому иногда не удается миновать ловушек легенды. Например, он принимает на веру утверждение, что в день свадьбы Карл якобы наклонил Маргарите голову. Он воспроизводит и (вторую) версию Дюплеи, утверждавшего, что она никогда не любила короля Наваррского. Главное, его анализ был уязвим для критики, которая не преминула не него обрушиться. Ведь пусть даже в заключение он написал, что королева не была «ни святой, ни Мессалиной», но до этого он отверг все романы, какие ей приписывали. Подобная бесплотность героини, не соответствовавшая ни ее личности, ни эпохе, навлекла на него немало упреков, и некоторые историки, опираясь на это ошибочное толкование, пытались опровергнуть все его выводы — вдохновляясь его же работой. Они это делали тем энергичней, что в идеологическом плане труд Сен-Понси вписывается в две традиции — феминистскую и аристократическую. Если автор следовал Дюплеи, то потому, что, как и его далекие предки, ненавидел Генриха IV — «буржуазного» короля, который «испытывал очаровательные порывы страсти к любовницам и возбуждал отвратительные процессы против обеих жен». Упоминая персонажей, Сен-Понси никогда не забывал, на старинный манер, принести их генеалогию и, главное, назвать полную фамилию матери, в то время как в исторических книгах той эпохи генеалогические древа оставались без родительниц, отражая курьезную мечту авторов о том, чтобы одна мужская особь порождала другую. И именно потому, что он был феминистом, он и совершил свой самый тяжкий промах. Не пожелав понять, что финал «Плохо обставленного уголка спальни» оскорбителен, он сделал вывод, что «Урания, выведенная из себя глупостью собеседника, прогнала его», и принял атрибуцию этого текста, даже усмотрев в нем «сочинение прециозницы»[830]. Однако его продолжатели не заметят этой ошибки.

Наконец отметим, поскольку этот момент получит известность, что биограф сослался на одно народное предание Юго-Запада, приписывавшее Пибраку авторство следующей песни:

Этот текст вспомнился Сен-Понси, когда он упомянул другую песенку, отмеченную Ла Фейем и напечатанную, как мы видели, Клодом де Виком и Жаном Жозефом Вейссетом в их «Общей истории Лангедока» («Margaridetto mas amours…»). Если стихи, которые приводит Сен-Понси, — подлинные, значит, они представляют собой единственное доказательство, что королеву так называли при жизни и что Дюма, не зная этого, нашел прозвище, которое использовалось раньше. Однако вполне вероятно, что это совсем не так и что Сен-Понси ошибся или же «предание», на которое он ссылался, было недавним — возможно, оно свидетельствовало только о том, что легенда о королеве Марго, которую сорок лет назад сделал популярной [одноименный] роман, была еще жива. В противном случае странно, что Ла Фей не упомянул об обеих песнях; непонятно, почему ученые монахи, позаботившиеся привести первую целиком, не сделали то же самое со второй; наконец, непонятно, почему все южные французские историки, так интересовавшиеся фигурой королевы в последние полвека, никогда об этой песне не слышали. Кстати, это один из редких случаев, когда историк [Сен-Понси] не указывает своих источников.