В последующие годы, то есть непосредственно по указке министра, Дюплеи продолжил свое произведение, сменив тон. В отличие от Матьё, он предпочел не скрывать, что Маргарита играла политическую роль, а демонстрировать, что это приводило к пагубным последствиям. В «Истории Генриха III» он обвинил ее в том, что она подтолкнула герцога Алансонского к мятежу: «Королева Наваррская, его сестра, поощряла его сдвигать любые камни, чтобы добиться преимуществ». Кстати, она питала к нему «извращенную страсть и не смогла этого скрыть в своих "Мемуарах"». Она служила его интересам во Фландрии «и не пренебрегала при этом никакими ухищрениями». Она поехала в Гасконь по настоянию супруга и брата, но вопреки своему желанию: «При встрече обе стороны выказали большую радость и ликование, во всяком случае внешне. […] Таким образом, она, будучи ловкой и хитрой, прибегала к столь клеветническим россказням и надуманным предлогам, подстрекая мужа отомстить королю, что королева-мать попыталась удержать ее в должном повиновении Его Величеству с помощью разного рода уловок…» Эти традиционные слова о женской хитрости в чем-то сопоставимы с выдвинутыми автором обвинениями в вопросе чести. В самом деле: когда в Гаскони, — объясняет Дюплеи, — Генрих одарял любовью Дейель, Ребур и Фоссез «одну за другой, Маргарита это сносила тем более терпеливо, что муж не контролировал ее действия; хотя она жалуется в своих "Мемуарах", что эти девушки служили ей в его отношении дурную службу — она говорит это, чтобы скрыть прегрешения против законов брака, которые совершались с ее стороны, бумага не краснеет; но я бы покраснел, если бы записал на бумаге то, что слышал, когда она сама всерьез говорила об этом»[673].
Такое множество клеветнических и невероятных утверждений — особенно последнее — вызвали со стороны современников королевы резкую реакцию, которую мы рассмотрим далее. Историограф, отнюдь не сложив оружия, через два года перешел в контратаку в «Истории Генриха IV»: «Никто (насколько я слышал) не нашел странным то, что я смело сказал о безнравственности ее жизни в царствование Генриха III. […] А вот я нахожу более странным [предположение], чтобы рассудительный человек не мог рассудить об этом сам, найдя верные и нужные соображения, без того чтобы их излагал я. Похвалы ей я отложу до описания ее кончины, когда скажу нечто воистину странное и удивительное»[674]. Пока что, в последних строках книги, он наносит страшный удар по образу Маргариты: «Она, когда жила вдалеке от короля, родила двух сыновей — одного от сьёра де Шанваллона, он еще жив […]; другого, который скончался, от сьёра д'Обиака; и я был знаком с обоими». Тем самым Дюплеи подтверждает слухи, ходившие о его госпоже, всё с той же целью подтвердить правомерность развода короля с ней. Это было, — комментирует он, — «неопровержимым основанием для того, чтобы расторгнуть с ней отношения»[675]. В своей «Истории Людовика XIII» он ее описывает главным образом в день убийства Генриха IV. Она как раз отмечала в Исси свой день рождения, — сообщает он; узнав эту новость, «она внезапно направилась к реке и села в лодку, чтобы отплыть в Лувр. Она была очень удручена — не смертью короля (ибо она его не любила ни тогда, ни когда-либо), а скорей опасением, как бы регентство не попало в руки какого-нибудь из принцев Крови, с которыми она не имела никаких дел. Она вернулась вполне успокоенной и удовлетворенной тем, что регентство было возложено на королеву-мать». Для Дюплеи эта ситуация стала поводом описать союз, заключенный между обеими женщинами, как союз, основанный на общих политических интересах и взаимных услугах, но еще и на той «нежности, какая легко связывает меж собой женщин, даже когда одна из них подчиняет себе волю другой»[676]… Как лучше было изобличить союз Марии Медичи и Анны Австрийской, еще совсем свежий в людской памяти?
Однако главные слова о королеве, как и было обещано, говорятся после сообщения о ее смерти[677]. И, конечно, здесь присутствуют заявленные похвалы. Историограф упоминает «благочестие, набожность, любовь к государству, почитание литературы, щедрость, учтивость, любезность» королевы, подчеркивает ее щедрость, образованность, ум, разнообразие вкусов и хвастается, что бывал у нее дома.
