Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 121

Все это, очевидно, стоило очень дорого. С тех пор как Маргарита в сентябре 1607 г. подарила все владения дофину взамен на право пожизненного пользования теми же владениями[563], она больше не знала трудностей прежних лет. Надо добавить, что в страну вернулся мир, что снова стали поступать доходы и опять воцарилось процветание. Кроме того, король почти без колебаний финансировал старую подругу, пусть даже Сюлли отказывался давать ей всё, что она просила. Впрочем, королева умела находить доводы, зная, что Генрих IV тоже заразился страстью к строительству: «Если бы Ваше Величество увидели мою постройку, уверяю Вас, что Вы не сожалели бы о добре, какое Вам было угодно сделать мне, и сочли бы, что она достойна быть преподнесенной г-ну Дофину, из уважения к которому я использовала лучший материал, чем собиралась поначалу, — писала она летом 1606 г. — Но, хотя она строится из тесаного камня, что обыкновенно требует долгого времени, я все-таки надеюсь, что с Божьей помощью и с помощью Вашего Величества через три недели перекрытия второго этажа и большая лестница будут сложены. Если бы я не знала, что Ваше Величество любит строения и не пренебрежет постройкой, преподносимой г-ну Дофину, я бы не дерзнула заводить с Вами речь об этом…»[564]

Были и амбиции христианки. Теперь, когда Маргарита вернулась в милость и вновь обрела полную свободу, она вспомнила об обете, принесенном в Юссоне в тот день, когда взбунтовался гарнизон. Чтобы выполнить обязательство, она в июне 1607 г. добилась «для брата Франсуа Амио, монаха-отшельника Святого Августина и проповедника названной королевы, привилегии, разрешающей ему использовать и занимать все земли, наследственные и собственные, и строить обители своего ордена во всех местах ее королевства»[565]. Это позволило ему через год предпринять строительство монастыря и часовни на той части территории, которую теперь занимает Школа изящных искусств. Закладку монастыря упоминает ряд документов той эпохи, но самый ясный из них — письмо, направленное в связи с этим самой Маргаритой папе Павлу V. Сначала она описывает, в «сколь великой опасности» оказалась в Юссоне. «При этой очевидной угрозе мне вспомнился обет Иакова, о котором я читала в Библии, и, усмотрев некоторое сходство его участи с моей, я принесла Богу такой же обет, как Иаков, когда, чтобы спастись от гнева брата, он удалился к Лавану; Бог внял его мольбе, и он, проведя в изгнании двадцать лет, счастливо вернулся на свою землю, и брат примирился с ним, выказал ему благоволение и осыпал почестями и дарами, и он [Иаков] навсегда посвятил Ему десятину от своих доходов и возвел Ему алтарь благодатных деяний, согласно обету»[566].

Это толкование библейской истории и аналогия, какую Маргарита провела между своей ситуацией и положением Иакова, особо многозначны. Королева отождествила себя с героем мужского пола, и случилось это в первый оверньский период, но такое мы уже встречали. Выбор семейной конфигурации — два брата-соперника — тоже нас по удивляет: по этой схеме и строились ее отношения с Генрихом III. Остальное, если немного сократить рассказ из Книги Бытия, вполне объяснимо: как и Иакову, Маргарите были хорошо знакомы предательство, с которого все началось, ярость старшего брата, преследование, изгнание, упование только на Бога. Но ее прочтение развязки всей истории всецело относится к 1606–1607 гг. — и тут аналогия уже не срабатывает. Ведь Иаков по возвращении из многолетнего изгнания встретил Исава, который с ним примирился, тогда как королева помирилась с Генрихом IV, а не с Генрихом III. Медленная смена символических мест, какую мы наблюдали с середины переговоров о разводе, на сей раз завершилась. Порядок восстановился — на смену Генриху пришел Генрих.

И это, может быть, еще не всё. Как не увидеть в интересе королевы к образу Иакова «некоторое сходство» и с другими сюжетными линиями того же мифа? Разве сын Исаака, чтобы выказать признательность брату, не отдал ему часть имущества, как сделала она в 1607 г.? Разве он не сменил имя, став Израилем, как она стала «Королевой Маргаритой»? Разве не избрал его Бог родоначальником двенадцати колен избранного народа, как она стала матерью — пусть не биологической, но духовной — нового рода, отныне благоденствовавшего на французском троне?