Если бы время (да будет этот страх тщетным!)
Позволило забвению заглушить мое страдание,
Я бы хранила верность клятвам, данным столько раз, —
Больше никогда не любить!
Возлюбленный моего сердца, чье вечное отсутствие
Удалило его с моих глаз, но не из моей памяти,
Забрал с собой, без надежды на возвращение,
Всю мою любовь!
Если я перестану любить, пусть моей любви не домогаются!
Я отныне не могу ни быть взятой, ни взять
И сознаю, что время может погасить мои огни,
Ибо ничто их не достойно
[540]А ее поэты заходили еще дальше:
Слова, в которых она старается
Выразить неудовольствие, —
Все равно что озера и наживки
Для ловли сердец без их согласия
[541].
Печаль Маргариты при всей ее демонстративности не слишком глубока, и непохоже, чтобы «прекрасный Атис», получивший столь банальное прозвище, представлял для своей царственной возлюбленной нечто много большее, чем «творенье ее рук». Равнодушие, характерное для всех этих стихов, как и утверждение, что Сен-Жюльен якобы был для нее возлюбленным «сердца», согласуются с тем, что позже скажет о ней Дюплеи, который вскорости поступит к ней на службу: в последние годы «ей на удивление нравилось внушать любовь, пристойно и скромно поддерживать ее, видеть и слушать мужчин, которые притворяются, будто увлечены ею». Эти соображения, возможно, и не позволяют утверждать с уверенностью, что Дат не был ее любовником в современном смысле слова, но вполне определенно дают возможность отвергнуть нелестные домыслы историков, которые сделают из него одну из ее «ломовых лошадей». Впрочем, не стоит обманываться насчет «мудрости», которую королева осознала в поздние годы и так сформулировала, опять же согласно Дюплеи: «Если хотите перестать любить, овладейте любимым предметом»[542]. Речь по-прежнему, как и в аргументах, которые она в свое время приводила Шанваллону, идет о том, что воображаемые удовольствия долговечней остальных. Это никоим образом не значит, что Маргарита отказывалась от удовольствия любить и быть любимой. Скоро мы получим доказательство этого, но, впрочем, это чувствуется уже и в стихотворении: ее прощание с любовью носит театральный характер.
Что касается озлобления, которое королева испытывала в отношении семьи убийцы и на которое иногда будут ссылаться как на доказательство силы ее любви к Сен-Жюльену, нужно видеть пределы этого озлобления: это дело упоминается в шести письмах, и озабоченность Маргариты имела, несомненно, другие причины, чем ярость из-за потери любовника. Убийцу в самом деле казнили всего через несколько дней. «[Он] шел на казнь весело, — рассказывает Летуаль, — и держался стойко, сказав вслух, что смерть его не пугает, потому что враг его умер и он вполне добился своего»[543]. К этому своеобразному штриху добавляются другие странности. На допросе «злодей признался Суду, что его старший брат, который находится в Испании, передал ему и всем остальным братьям волшебное свойство, посредством которого он говорил с дьяволом, и что это убийство велели ему совершить его мать и его брат де Торсе», — сообщает Маргарита[544]. Однако королева была разгневана на мать убийцы не меньше, чем на самого убийцу, так как г-жа де Вермон, все эти годы верно служившая королеве, видимо (но как давно?), продалась Шарлю де Валуа. Действительно, тот (еще находясь в заключении) использовал все свое влияние, в том числе на Диану Французскую, чтобы защитить их[545]. Таким образом, убийство Сен-Жюльена могло быть попыткой графа запугать королеву накануне решающего процесса о наследовании оверньских владений Екатерины Медичи[546]. Маргарита тогда потребовала высылки всей семьи в Руэрг и добилась этого.
Процесс должен был начаться в мае. Адвокат Шарля тянул время, но королева не волновалась: завещание, которое она обязалась сделать, было слишком важным, чтобы судьи ее не поддержали. Она чувствовала себя тем сильней, что одновременно участвовала еще в нескольких процессах и только что выиграла один из них — в Тулузском парламенте она вернула себе графство Лораге, тоже входившее в состав наследия Екатерины[547]. Маргарита была настолько занята, что отклонила предложение короля приехать в Фонтенбло. Ведь она считала свое присутствие в Париже необходимым, «потому что мой племянник, поначалу делавший вид, что не говорит ни слова, теперь действует через свою жену и через господина коннетабля и ищет всех, кто может поддержать его дело»