— Корин, — сказали из глубины комнаты, — у него оказался серьезный долг за землю. Из-за ошибки землемера.
Корин сделала реверанс.
— Матушка, — ответила она, — пришел жилец со второго этажа.
Марат вслед за монахиней-очкариком вошел в комнату. Настоятельница сидела за столом и разбирала засаленные документы Роберта. Она оказалась белой старухой с иссушенным лицом и умными карими глазами. Ее черты напомнили Марату учительницу африкаанс из колледжа.
— Здравствуйте, — приветствовала она подростка.
Марат кивнул. Он еще никогда не видел столько людей бога так близко и в одном месте. Ему мерещилось, что в них есть какая-то пугающая медлительная уверенность. Не такая, как в Намон. Не такая, как в Сангаре. Но сила, причем разделенная на всех.
— Роберт, возможно, был близким Вам человеком, — сказала настоятельница. — Мы с Корин можем оставить Вас с ним наедине.
Марат снова посмотрел на мертвеца. Ему хотелось открыть его глаза. Вдруг там осталось что-то, что он так искал всю свою жизнь.
— Вам нехорошо? — обеспокоенно спросил Анжелика.
— Да, я хочу с ним побыть, — ответил Марат.
— Вам никто не помешает, — обещала настоятельница.
Она свернула пачку бумаг и вместе с Корин вышла в крошечный холл дома.
— Можно отдать землю законным владельцам, — предложила Корин.
— Не получится, — возразила настоятельница. — Смотри.
Женщины углубились в документы.
— Да, вижу, — задумалась монашка в очках.
Марат сел на край кровати Роберта. Он знал, что жрицы бога видят через открытую дверь все, что он делает. Ему пришла мысль, что они ждут, когда он полезет в тайный схрон старика, чтобы прибрать к рукам его сбережения. Но Марат знал, что такого схрона нет: Роберт честно пропивал все деньги, которые зарабатывал комнатой и участком.
Подросток наклонился низко к лицу умершего, чувствуя все тот же запах виски и гнилых зубов, потянул пальцем веко и увидел, что оно пришито тончайшей ниткой. Вот зачем Анри задержался на час после смерти Роберта. Грязный фокус, чтобы покойник уже никогда не открыл глаза.
Марат с досадой выпрямился. Старик неподвижно лежал рядом с ним. Он будто спал тяжелым сном. Марат обернулся к монашкам.
— Что он мне оставил? — поинтересовался он. Что вообще Роберт мог оставить, если отдал этим людям дом. Курицу? Мешок риса?
— Корин, покажи ему, — сказала мать-настоятельница.
— У нас к Вам будет еще одна просьба, — сообщила Корин. — Будет хорошо, если Вы в течение двух дней освободите комнату наверху.
Она зашла в угол комнаты и вернулась оттуда с палкой Роберта. Подросток встал.
— Это? — спросил он.
Анжелика поджала губы.
— Умирая, Роберт сказал, что Вы ни разу не посетили урну с прахом матери, — передала она.
Марат подумал, что даже не знает, где она.
— Тебе-то что? — спросил он. — Моя мать была арабская шлюха.
— Он сказал, что эта палка напомнит о том, что он сделал бы с Вами, если бы мог, — спокойно закончила пожилая монахиня.
— Два дня на освобождение комнаты, — повторила Корин, — но чем быстрее, тем лучше. Мы видели, что Ваш скарб не велик.
Марат вырвал палку у нее из рук и пошел наверх. Анжелика шарахнулась от него. Марат думал, что мог бы убить старика, если бы знал, что тот замышляет. Роберт обманул его. Сбежал. Упросил врача зашить свои глаза. Спрятался от Марата в самую темную пропасть на свете. Спрятался, как прятались они все, но раньше и лучше.
Подросток ворвался на второй этаж. Анри оказался не прав: здесь похозяйничали. Педантичные монашки заклеили скотчем разбитые пулями стекла, к которым никто не прикасался, сколько Марат помнил эту комнату. Он начал понимать, что это место больше не его.
Всю жизнь он возвращался сюда. Он мерил этот пол шагами. Он ел здесь. Он спал здесь. Он хранил здесь свое оружие, свою одежду, свое одиночество. Отсюда он смотрел на собор. Здесь он исходил злобой. Здесь была его нора, его яма на дне реки, в которую он утаскивал падаль своих мыслей. Сюда уходил его слизистый след.
Здесь он учился выкидывать лезвие ножа-бабочки. Здесь боялся, ожидая мести. Сидя на этом полу, он делал уроки и разучивал тексты, чтобы складно переводить их в уплату долга старухе Намон. Здесь было место, где он убил свою мать. И хотя все, что от нее осталось, сожгли дотла, он все еще мог лечь на пол и в щелях между досками учуять гнилостный запах ее болезни.
